Сергей Довлатов

Заповедник

1983

Повесть о мытарствах неподцензурного советского литератора в пушкинском заповеднике в Михайловском, который у Довлатова становится метафорой всего советского общества.

комментарии: Полина Рыжова

О чём эта книга?

Середина 1970-х. Борис Алиханов, пьющий писатель-неудачник из Ленинграда, приезжает на лето в Пушкинские Горы подработать экскурсоводом. Повесть, основанная на личном опыте Довлатова, выглядит как серия анекдотических историй, но в центре её — мучительный экзистенциальный кризис человека, увязшего в проблемах с семьёй, алкоголем и самооценкой. Для самого автора эта книга стала прощанием с Советским Союзом.

Сергей Довлатов на фоне Дома печати в Таллине. 1974 год

Когда она написана?

Первые наброски «Заповедника» Довлатов сделал в Ленинграде в 1976–1977 годах, по следам работы в пушкиногорском экскурсионном бюро. К тому времени он — полузапрещённый советский писатель с сомнительными журналистскими перспективами (в 1976 году его исключили из Союза журналистов СССР). Зато тексты Довлатова появляются в эмигрантских журналах, а в 1977 году американское издательство Ardis Publishing Американское издательство, выпускавшее русскую литературу на языке оригинала и в английском переводе. Было основано славистами Карлом и Эллендеей Проффер в Анн-Арборе, штат Мичиган, в 1971 году. Издательство выпускало как современную неподцензурную литературу (Иосифа Бродского, Сашу Соколова, Василия Аксёнова), так и тексты, не издававшиеся в СССР (Михаила Булгакова, Марину Цветаеву, Андрея Платонова). В 2002 году часть каталога и права на название Ardis были проданы, с этого времени книги на русском языке в нём не выпускались. выпускает его дебютный сборник «Невидимая книга». Работу над «Заповедником» Довлатов продолжил уже в эмиграции — основная часть текста была написана в Вене, где он жил с августа 1978 года по февраль 1979 года, до переезда в США. В Нью-Йорке Довлатов несколько раз переписывает повесть, в июне 1983 года готов её финальный вариант. Писателя в это время настигает литературный успех в Америке (уже три его рассказа напечатаны в журнале The New Yorker), но при этом выбивает из колеи судебная тяжба, связанная с закрытием газеты «Новый американец» Еженедельная газета, выпускавшаяся в Нью-Йорке на русском языке с 1980 по 1982 год. Главным редактором газеты был Сергей Довлатов, в редакции работали также Александр Генис и Пётр Вайль. Тираж доходил до 11 тысяч экземпляров. «Новый американец» вынужден был закрыться из-за финансовых проблем — издатели не смогли выплатить взятый на открытие газеты кредит. и невыплатой взятой на неё ссуды.

Дом Сергея Довлатова в деревне Берёзино, Псковская область

Как она написана?

Стиль повести — как будто разговорный и непритязательный. Однако внешняя простота довлатовской прозы и рождаемое ей ощущение «языкового комфорта» 1 Сухих И. Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: Азбука, 2010. С. 8. — следствие кропотливой работы. Известно, что Довлатов для достижения стилистического изящества искусственно ограничивал себя: например, не использовал в одном предложении слова, начинающиеся на одну и ту же букву. В тексте «Заповедника» много воздуха, во многом этот эффект достигается благодаря особенностям авторской пунктуации — точкам Довлатов предпочитает многоточия, размывающие любую определённость 2 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 183.. Иосиф Бродский отмечал, что Довлатов, вопреки расхожему мнению, прежде всего не талантливый рассказчик, а замечательный стилист. Его тексты держатся на «ритме фразы», «каденции авторской речи» и написаны на манер стихотворений: «Это скорее пение, чем повествование».

Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!

Сергей Довлатов

Что на неё повлияло?

Это и популярная у шестидесятников американская проза (О. Генри, Эрнест Хемингуэй, Уильям Фолкнер, Джон Дос Пассос, Джон Апдайк, Томас Вулф), и русский фельетон (Аркадий Аверченко, Юрий Олеша, Михаил Булгаков), и ОБЭРИУ (Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий), и андеграундная ленинградская школа ( Владимир Марамзин Владимир Рафаилович Марамзин (род. 1934) — писатель. Участник ленинградской литературной группы «Горожане», один из авторов одноимённого машинописного сборника. Вместе с Михаилом Хейфецем и Ефимом Эткиндом работал над самиздатовским собранием сочинений Бродского, из-за чего в 1974 году был арестован, осуждён условно, а затем получил разрешение на эмиграцию. Жил в Париже, издавал литературные журналы «Континент» и «Эхо». Ленинградский приятель Марамзина Сергей Довлатов назвал его «Карамзиным эпохи маразма»., Владимир Уфлянд Владимир Иосифович Уфлянд (1937–2007) — поэт, писатель, художник и переводчик. Работал грузчиком и рабочим-оформителем в Эрмитаже, делал дубляж для Ленфильма. Печатался в советском самиздате и за рубежом — в журналах «Обводный канал», «Часы», «Митин журнал», «Синтаксис». Вместе с поэтами Михаилом Ерёминым, Леонидом Виноградовым и Сергеем Кулле входил в поэтическое объединение, ставшее известным как филологическая школа. Первая книга стихов Уфлянда вышла в США в 1978 году., Сергей Вольф Сергей Евгеньевич Вольф (1935–2005) — поэт, прозаик и детский писатель. В 60-х Вольф писал рассказы и стихи, распространявшиеся в самиздате, был близок к кругу Андрея Битова, Валерия Попова, Сергея Довлатова. Одновременно Вольф писал прозу для подростков. После распада Советского Союза опубликовал две книги стихов, «Маленькие боги» и «Розовощёкий павлин».). Наиболее близки Довлатову рассказы Михаила Зощенко и Антона Чехова. С зощенковской прозой мир Довлатова роднят абсурдные бытовые драмы, внешне непримечательные герои-обыватели и равный им рассказчик, с чеховской — анекдотичность сюжетных коллизий, любовь к простым односоставным предложениям, обилие диалогов. На Чехова в своих «Записных книжках» указывал и сам Довлатов: «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова».

Музей-заповедник А. С. Пушкина «Михайловское». 1970 год. Городище Воронич рядом с Тригорским парком

Владимир Савостьянов/ТАСС

Сергей Довлатов ведёт экскурсию в Пушкинских Горах. 1977 год

Как она была опубликована?

Впервые «Заповедник» опубликован в 1983 году в американском издательстве Hermitage Publishers, основанном Игорем Игорь Маркович Ефимов (1937) — писатель, философ, публицист. В СССР был членом Союза писателей, выпускал повести и рассказы для детей. Вместе с Борисом Вахтиным, Владимиром Губиным и Владимиром Марамзиным входил в ленинградскую литературную группу «Горожане». В 1978 году Ефимов эмигрировал в Америку. В эмиграции сначала работал в издательстве Ardis Publishing, затем вместе с женой открыл собственное издательство Hermitage Publishers, выпускавшее неподцензурную советскую литературу. Ефимов — автор романов, философских трудов, воспоминаний об Иосифе Бродском, Сергее Довлатове, книги об убийстве Джона Кеннеди. и Мариной Ефимовыми Марина Михайловна Ефимова (урождённая Рачко; 1937) — писательница, радиоведущая. Работала на Ленинградском радио. В 1978 году вместе с мужем Игорем Ефимовым эмигрировала в Америку, в 1981 году пара открыла в Мичигане своё издательство Hermitage Publishers. С конца 1980-х Ефимова вела передачи на радио «Свобода», одну из них делала вместе с Сергеем Довлатовым. В 1990 году вышла повесть Ефимовой «Через не могу»., друзьями Довлатова и бывшими редакторами издательства Ardis Publishing. В СССР «Заповедник» вышел в издательстве «Васильевский остров» в 1990 году, практически сразу после смерти автора: это была первая книга Довлатова, опубликованная на родине. В 1993 году повесть вошла в трёхтомное собрание сочинений Довлатова, подготовленное писателем Андреем Арьевым и оформленное одним из основателей ленинградской арт-группы «Митьки» Неформальное творческое объединение, сложившееся в 1980-е годы в Ленинграде. Получило название в честь одного из её участников Дмитрия Шагина. Среди основных принципов арт-группы — доброта, предельная простота, любовь к уменьшительно-ласкательным суффиксам и крепкому алкоголю. В 1984 году участник объединения Владимир Шинкарёв выпустил в самиздате книгу о митьках, которая принесла им широкую популярность. В 1992 году вышел мультфильм о митьках, начала издаваться «Митьки-Газета» Александром Флоренским. На протяжении нескольких лет собрание было переиздано трижды (и расширилось до четырёх томов), а его общий тираж составил 150 тысяч экземпляров. Писатель Валерий Попов Валерий Георгиевич Попов (1939) — писатель, сценарист. Работал инженером, начал печататься с 1965 года. В советское время был известен прежде всего как детский писатель. Попов — автор нескольких десятков романов и повестей, киносценариев, книг о Лихачёве, Довлатове и Зощенко. Председатель Союза писателей Санкт-Петербурга, президент Санкт-Петербургского отделения Русского ПЕН-клуба, член редколлегии журналов «Звезда» и «Аврора». вспоминал, что из современных писателей в 1990-е такие тиражи были только у Довлатова: «Он заменил собой всех нас» 3 Попов В. Г. Довлатов. М.: Молодая гвардия, 2010..

Иллюстрация Александра Флоренского в трёхтомном собрании сочинений Довлатова. Издательство «Лимбус-Пресс». Москва, 1993 год
Первое издание «Заповедника». Издательство Hermitage Publishers. Анн-Арбор, 1983 год

Как её приняли?

В эмиграции «Заповедник» восприняли прежде всего как попытку Довлатова объяснить, почему он уехал из СССР, а также как ещё одно свидетельство его быстро растущего литературного влияния — в один год с «Заповедником» опубликованы сборники «Наши», «Марш одиноких», дополненное переиздание «Соло на ундервуде», ещё шумит изданная годом ранее «Зона». В письме Довлатову повесть горячо хвалит матриарх русской литературной эмиграции писательница Нина Берберова Нина Николаевна Берберова (1901–1993) — писательница, поэтесса. Эмигрировала вместе с Владиславом Ходасевичем в 1922 году, спустя десять лет пара разошлась. Берберова писала для эмигрантских изданий «Последние новости» и «Русская мысль», публиковала романы и циклы рассказов. В 1936 году выпустила ставшую популярной литературную биографию Чайковского. В 1950 году переехала в США, где преподавала в университетах русский язык и литературу. В 1969 году вышла книга воспоминаний Берберовой «Курсив мой».: «…По-своему «Заповедник» — шедевр: как я рада, что я — не Пушкин!» В 1985 году эмигрантский журнал «Грани» опубликовал первую большую статью о Довлатове, написанную литературоведом Ильёй Серманом Илья Захарович Серман (1913–2010) — литературовед. Участвовал в Великой Отечественной войне, преподавал литературу в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена. В 1949 году был осуждён за антисоветскую пропаганду, отбывал заключение в Магаданской области. В 1954 году был амнистирован и смог вернуться в Ленинград. После эмиграции дочери его уволили из Института русской литературы, и Серман был вынужден уехать в Израиль, где стал профессором кафедры русской и славянской филологии Еврейского университета в Иерусалиме.. Ссылаясь на коллег-критиков, Серман отмечал — Довлатов «как червонец. Всем нравится» 4 Серман И. Театр Сергея Довлатова // Грани. 1985. № 136. С. 138–162..

Что было дальше?

В Россию литературное наследие Довлатова вернулось в начале 1990-х, сразу и почти целиком. Писательница Людмила Штерн Людмила Яковлевна Штерн (урождённая Давидович; род. 1935) — писательница, журналистка, переводчица. До эмиграции работала геологом. В 1976 году вместе с мужем переехала в Америку. Дружила с Сергеем Довлатовым, Иосифом Бродским, написала о них книги воспоминаний. Живёт в Бостоне, является научным сотрудником Университета Брандейса. сравнивала его популярность на рубеже веков с популярностью Высоцкого в 1960–70-е годы, а количество мемуаров, опубликованных за короткий срок после смерти писателя, назвала «почти беспрецедентным в русской литературе» 5 Штерн Л. Довлатов — добрый мой приятель. СПб.: Азбука, 2005. C. 12.. С годами интерес к Довлатову, поначалу казавшийся скоротечным, не угас, — по выражению литературоведа Игоря Сухих, «вспышка» интереса скорее превратилась в «ровное горение». В 2015 году Станислав Говорухин выпустил фильм «Конец прекрасной эпохи», основанный на нескольких рассказах «Компромисса», спустя несколько лет фильм о Довлатове представил Алексей Герман-младший. В одном только 2018 году по «Заповеднику» поставлен спектакль в Студии театрального искусства Сергея Женовача и снят фильм Анны Матисон с Сергеем Безруковым в главной роли, в нём действие повести перенесено в наши дни. В честь «Заповедника» назван довлатовский фестиваль искусств, организованный в Псковской области режиссёром Дмитрием Месхиевым. В Михайловском, где работал Довлатов, запущен отдельный экскурсионный маршрут, посвящённый «Заповеднику». В Петербурге, на улице Рубинштейна, Довлатову поставили памятник.

Фильм «Довлатов». Режиссёр Алексей Герман-младший. 2018 год

Насколько точно в «Заповеднике» изображён пушкинский музей-заповедник?

Довлатов оказался в музее-заповеднике благодаря писателям Андрею Арьеву Андрей Юрьевич Арьев (1940) — литературовед, прозаик. Работал в Лениздате, экскурсоводом в музее-заповеднике «Михайловское», был консультантом отдела прозы в журнале «Звезда», позднее — заместителем главного редактора. В 1991 году вместе с Яковом Гординым возглавил журнал. Арьев — составитель собрания сочинений Довлатова, автор книги воспоминаний о нём. и Якову Гордину — Михайловское в то время часто служило пристанищем для ленинградских интеллектуалов, там можно было хорошо подзаработать (около 8 рублей за экскурсию, в месяц приблизительно 200–250 рублей) и провести лето на природе. Герой Довлатова Борис Алиханов приезжает в заповедник из похожих соображений, но вместо девственного мира русской классики обнаруживает театральные декорации, где за дух «пушкинских мест» отвечают войлочные бакенбарды привокзального официанта. На вопрос Алиханова, что в заповеднике подлинное, хранительница музея отвечает уклончиво («Здесь всё подлинное. Река, холмы, деревья — сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…»), из-за чего Алиханов устраивает ей маленький комический допрос.

Заповедник «Михайловское» и правда не мог похвастаться подлинными музейными предметами: усадьбы Михайловское, Петровское и Тригорское были разграблены и сожжены во время революции, к 100-летию со дня смерти Пушкина дом-музей восстановили, но в войну заповедник опять понёс потери — пострадали здания усадеб, парки, постройки Святогорского монастыря, была повреждена могила Пушкина. Возрождением музейного комплекса после войны занимался пушкинист Семён Степанович Гейченко — усадьбу Петровское, родовое имение Ганнибалов, смогли восстановить только к 1977 году, как раз в это время в заповеднике работал Довлатов.

Я думаю, любовь к берёзам торжествует за счёт любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма

Сергей Довлатов

В «Заповеднике» Алиханов узнаёт, что «аллея Керн» не имеет к возлюбленной Пушкина Анне Петровне никакого отношения, а на портрете пушкинского прадеда Абрама Петровича Ганнибала, висевшем в музее, на самом деле изображён сильно загоревший русский генерал. Ощущение подделки было и у современников Довлатова — случай с картиной, например, описывается в «Дневнике» Юрия Нагибина: «А липа вокруг Гейченко растёт и ширится. Здесь доподлинно установили, что знаменитый портрет арапа Петра Великого, подлинник которого висит в Третьяковке, на самом деле изображает какого-то русского генерала, загоревшего на южном солнце. <…> Гейченко хочется иметь в Петровском портрет арапа Петра Великого, и всё! Впрочем, одной липой больше, одной меньше в проституированном мемориале — какое имеет значение?»

В довлатовской повести директор музея-заповедника тоже упоминается («это выдумка Гейченко»; «дурацкие затеи товарища Гейченко»), но он не единственный, кто виноват в окружающей фальши: она здесь практически разлита в воздухе. И музейные работники, и экскурсоводы, и туристы, рассуждая о Пушкине, говорят цитатами из плохих школьных сочинений, место живой речи занимают штампы о «великом поэте» и «великом гражданине». Довлатов, вскипавший, по воспоминаниям друзей, от самых невинных трюизмов, превращает банальности обитателей пушкинского заповедника в материал для многочисленных язвительных шуток. Закономерно, что и сардонический Алиханов вскоре после приезда в заповедник бросает допрашивать бедных музейных работниц и тоже заражается интеллектуальной апатией («Я механически исполнял свою роль, получая за это неплохое вознаграждение»). Искусственность ощущается не только в заповеднике — псковский Кремль напоминает главному герою макет, в близлежащей деревне Сосново, где он живёт, бродят «одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации». Довлатовский заповедник, не случайно вынесенный в заглавие повести, не умещается в границах реального пушкинского заповедника. Он становится метафорой всей советской страны.

Семён Гейченко, директор музея-заповедника А. С. Пушкина «Михайловское». 1983 год

Рудольф Кучеров/РИА «Новости»

Борис Алиханов — это Сергей Довлатов?

Борис Алиханов пришёл в «Заповедник» из довлатовской «Зоны», также он упоминается в качестве второстепенного персонажа «Компромисса»: «А вот приходил на днях один филолог со знакомой журналисткой… Или даже, кажется, переводчик. Служил, говорит, надзирателем в конвойных частях… Жуткие истории рассказывал… Фамилия нерусская — Алиханов. Бесспорно, интересный человек… <…> Это был огромный молодой человек с низким лбом и вялым подбородком. В глазах его мерцало что-то фальшиво неаполитанское». Алиханов, как мы видим, частично повторяет и биографию Довлатова (писатель три года служил охранником в исправительной колонии в Республике Коми), и его внешность. Александр Генис замечал, что все главные герои довлатовских текстов похожи на автора: «Мы всегда помним, что рассказчик боится задеть головой люстру» 6 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 157.. В «Заповеднике» Алиханов вроде бы детально воспроизводит реальную историю Довлатова, но есть в их опыте и значимые различия: Алиханов, к примеру, проводит в Пушкинских Горах всего несколько летних месяцев, в то время как Довлатов приезжал работать туда два года подряд, Алиханову в повести 31 год, Довлатову в его первое лето в Михайловском было 34. По одной из версий, Довлатов намеренно сделал своего героя ровесником Пушкина времён Болдинской осени.

Практически все главные довлатовские книги написаны от первого лица, многие из них — от лица Сергея Довлатова (например, «Компромисс», «Наши», «Ремесло», «Чемодан»), но даже в этом случае мы говорим не о самом авторе, а об авторе-персонаже, некоем художественно округлённом образе. Тот факт, что герою «Заповедника» Довлатов даёт фамилию Алиханов, а не свою собственную, может говорить о желании автора дистанцироваться от рассказчика и придать истории о загнанном в угол писателе более универсальный характер. В письме издателю «Заповедника» Игорю Ефимову Довлатов писал: «Я бы охотно изобразил Бродского, но мне не дотянуться до его внутреннего мира, поэтому ограничусь средним молодым автором». В «Заповеднике» Довлатов пишет не о себе, он скорее передаёт собственный опыт похожему на него персонажу.

Сергей Довлатов на экскурсии в Пушкинских Горах. 1976–1977 годы

Почему для героя так важен статус писателя?

Алиханова терзают не муки творчества, а переживания другого рода: его в Советском Союзе не печатают, как не печатали и Довлатова. Ему хочется зарабатывать на жизнь литературой, а не развлекать туристов заученными фактами о Пушкине, однако пробиться в эшелон официально признанных писателей для Алиханова (как и для Довлатова) практически невозможно. В «Заповеднике» язвительно обозревается состояние современной советской литературы: успеха добиваются либо халтурщики, чьи тексты защищает от цензуры «надёжная броня литературной вторичности» («У писателя Волина ты обнаружил: «...Мне стало предельно ясно...» И на той же странице: «...С беспредельной ясностью Ким ощутил...»), либо патетичные деревенщики («Между делом я прочитал Лихоносова. <…> …В основе — безнадёжное, унылое, назойливое чувство. Худосочный и нудный мотив: «Где ты, Русь?! Куда всё подевалось?»). Алиханов интуитивно пытается примерить на себя обе роли, но, как педант и циник, терпит поражение.

Отсутствие официального статуса писателя, с одной стороны, мучает героя и заставляет его постоянно сомневаться в собственных способностях, с другой — именно это служит своеобразной гарантией его таланта. Анатолий Найман вспоминал, что советское литературное подполье страдало не только от политического давления, но ещё и от непонимания, кто чего в реальности заслуживает: «Как правило, по гамбургскому, то есть по независимому от лежащих вне искусства обстоятельств и мотивов, по чистому счёту выходило, что ты — гений и что ближайшие твои друзья гениальны, потому что вы, ваша компания — это компания гениев. Минутами, правда, налетал ледяной ветерок отчаяния, зарождавшийся от сомнения: а вдруг твой талант не оценён не потому, что публике недоступна гениальность, а потому, что ты — бездарность? Другого выбора не было: гений или бездарность. Никто не знал, кто чего стоит, потому что не было открытого рынка. Была видимость литературы, музыки, живописи, которые появлялись в виде книг, симфоний, картин, выполнивших ряд условий, никак с искусством не связанных. Так что какая-то точка отсчёта была: что признано, то не искусство. А за этим, естественно, следовал нелогичный вывод: что не признано, то и гениально».

В поразительную эпоху мы живём. «Хороший человек» для нас звучит как оскорбление. «Зато он человек хороший», — говорят про жениха, который выглядит явным ничтожеством

Сергей Довлатов «Заповедник»

Довлатову остро хотелось издаваться, но набор его дебютного сборника «Пять углов», который должен был выйти в Таллине в 1974 году, рассыпали из цензурных соображений. После этого шанс выпускать свои книги в СССР практически свёлся к нулю. Познакомившись в Ленинграде с издателем Карлом Проффером, Довлатов передал ему рукопись «Невидимой книги» (позже она войдёт в мемуары «Ремесло»), где в ироничной манере изложил свою литературную биографию. Издательство Ardis Publishing опубликовало её в 1977 году. Название дебюта выглядит вдвойне символичным: довлатовские книги были невидимыми на родине, и свою первую книгу писатель, живя в Советском Союзе, увидеть тоже не мог. Для Довлатова именно напечатанные книги были неоспоримым, вещественным доказательством писательского статуса, но вместо них у него была только кипа постоянно перерабатываемых рукописей. Александр Генис в филологическом романе о Довлатове замечал, что писателю долго жить с рукописью книги «негигиенично, духовно неопрятно». Рукопись подобна ногтям, «интимной части автора, которая со временем начинает его тяготить» 7 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 78.. Борис Алиханов в «Заповеднике» воспроизводит невротическое желание Довлатова опубликовать наконец свои тексты. Даже в драматической сцене расставания с женой он не забывает попросить её разыскать Карла Проффера и поторопить его с изданием книги.

По воспоминаниям друзей, Довлатов, будучи молодым непризнанным автором, придавал литературе огромную важность: «Должен вам сказать, что литература, точнее, мои рассказы — это единственное, что имеет для меня значение… Меня ничто и никто больше в жизни не интересует. <…> Кроме литературы, я больше ни на что не годен — ни на политические выступления, ни на любовь, ни на дружбу» 8 Штерн Л. Довлатов — добрый мой приятель. СПб.: Азбука, 2005.. В эмиграции, когда Довлатов наконец смог утолить жажду литературного признания, он обнаружил, что значение литературы в его жизни было сильно переоценено: «Сейчас я стал уже немолодой, и выяснилось, что ни Льва Толстого, ни Фолкнера из меня не вышло, хотя всё, что я пишу, публикуется. И на передний план выдвинулись какие-то странные вещи: выяснилось, что у меня семья…» Александр Генис считал, что, если бы не ранняя смерть, тема разочарования в литературе могла бы захватить Довлатова так же сильно, как и очарование ею 9  Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 80..

Окрестности села Михайловское. Государственный музей-заповедник А.С. Пушкина «Михайловское». 1969 год

Лев Устинов/РИА «Новости»

Почему «женатого» Алиханова постоянно окружают женщины?

Заповедник выглядит царством одиноких дам: внимательная Галина, обидчивая Марианна, пылкая Натэлла, романтичная Виктория Альбертовна, юная Аврора. Все они хотят от Алиханова любви: «Давно я не был объектом такой интенсивной женской заботы. В дальнейшем она будет проявляться ещё настойчивее. И даже перерастёт в нажим». Вниманием женщин мог похвастаться и сам Довлатов. «Он своей эффектной наружностью пользовался в хвост и в гриву, сражая наповал продавщиц, парикмахерш и официанток. Но не только представительницы этих профессий и не только в Ленинграде попадали под его «мартиниденовское» обаяние. Я сама была свидетелем, как в Нью-Йорке одинокие, средних лет литературные редакторессы впадали при его появлении в транс», — вспоминала Людмила Штерн 10 Штерн Л. Довлатов — добрый мой приятель. СПб.: Азбука, 2005.. Впрочем, сразу по прибытии в заповедник Алиханову объясняют — женщины интересуются не конкретно им, они интересуются мужчинами как таковыми. Эта одержимость мужским вниманием в «Заповеднике» становится основанием для многочисленных абсурдных и даже пугающих в своей абсурдности ситуаций:

Кривоногий местный тракторист с локонами вокзальной шлюхи был окружён назойливыми румяными поклонницами.

— Умираю, пива! — вяло говорил он.

И девушки бежали за пивом…

В этом контексте единственным «нормальным» персонажем выглядит Таня, жена Алиханова, которая приезжает в заповедник сообщить ему о том, что эмигрирует вместе с их дочерью. Формально герои разведены, но их развод, по выражению Алиханова, потерял силу «наподобие выдохшегося денатурата». Прообразом Тани можно считать Елену Довлатову, вторую жену писателя. Она, по воспоминаниям Андрея Арьева, также навещала мужа в заповеднике: «3 сентября 1976 года — в день Серёжиного рождения, — приехав из Ленинграда в Пушкинские Горы, я тут же направился в деревню Берёзино, где он тогда жил и должен был — по моим расчётам — веселиться. В избе я застал его жену Лену, одиноко бродившую над уже отключившимся мужем. За время моего отсутствия небогатый интерьер низкой горницы заметно украсился… На стене, рядом с мутным, треснувшим зеркалом, выделялся приколотый с размаху всаженным ножом листок с крупной надписью. «35 лет в дерьме и позоре!» Кажется, на следующий день Лена уехала».

В отличие от многочисленных женщин заповедника, Таня от Алиханова уже ничего толком не хочет. Молчаливая, спокойная «как океан», она решила уехать, и это твёрдое решение становится для мужа практически экзистенциальным потрясением. Поворотным пунктом повести становится не приезд героя в заповедник, средоточие абсурда, а предельно рациональное решение его жены этот «заповедник» покинуть. Именно это решение запускает в герое невидимое, на первый взгляд, душевное движение. Ощутив его, Алиханов уходит в запой, но позже оно наверняка заставит его последовать за женой, как сделал это в реальности Довлатов. Прийти к такому заключению позволяют всего пять слов в посвящении повести: «Моей жене, которая была права».

Елена Довлатова. 1981 год

Герои «Заповедника» беспробудно пьют. Всё так и было?

Если все женщины «Заповедника» одержимы поиском мужчины, то все его мужчины — поиском бутылки. Пьянствует Стасик Потоцкий, выпивает Митрофанов, фотограф Марков — «законченный пропойца», упоминается, что у брата Тани проблемы с печенью. Самым ярким выражением всеобщего алкогольного делириума становится деревенский житель Михал Иваныч, в доме которого рассказчик снимает комнату. За всё лето он видел своего хозяина трезвым всего дважды («Пил он беспрерывно. До изумления, паралича и бреда. Причём бредил он исключительно матом»). Майор Беляев, объясняя диссидентствующему Алиханову политическую ситуацию в стране, заключает: «Желаешь знать, откуда придёт хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придёт от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения». Разговор этот, разумеется, тоже проходит под водку. Беляев недалёк от истины — в эпоху брежневского застоя потребление алкоголя в СССР достигло рекордных показателей. Если в 1960-е советский человек в среднем употреблял 4,6 литра алкоголя в год, то к началу 1980-х этот показатель равнялся 14,2 литра. На одного взрослого мужчину приходилось 180 пол-литровых бутылок водки в год, то есть 1 бутылка на два дня.

Алиханов, главный герой «Заповедника», не просто выпивает, он хронический алкоголик. По сути, всю фабулу повести можно свести к истории его недолгой ремиссии между двумя запоями. «Заповедник» начинается со сцены, в которой герой ищет на вокзале буфет, чтобы опохмелиться. У него дрожат руки, так что стакан с пивом приходится брать обеими. Алкогольный тремор обычно возникает вследствие длительной интоксикации: токсины алкоголя нарушают работу центральной нервной системы, у человека возникает бесконтрольное мышечное сокращение. До приезда в заповедник Алиханов, судя по всему, пил много и долго. После отъезда из заповедника он пьёт ещё больше, доведя себя до галлюцинаций.

Задайте человеку вопрос: «Бывают ли у тебя запои?» — и человек спокойно ответит — нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос «Ты спал?» большинство переживает чуть ли не как оскорбление

Сергей Довлатов

Запои отражаются и на психологическом состоянии Алиханова: он страдает приступами отчаянного самобичевания (непригодную для жизни комнату в деревне он выбирает, будто специально наказывая себя) и едва ли не раздвоением личности. Потоцкий говорит о нём: «Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой…» Пьющие персонажи «Заповедника» подобны отражению главного героя — пока он в завязке, они будто пьянствуют за него. Давая каждый день Михал Иванычу рубль «на опохмел», Алиханов не только выплачивает деньги за аренду комнаты, он символически откупается от судьбы, пытаясь отсрочить неизбежное наступление нового запоя.

Довлатов, как и его герой, страдал от алкоголизма. Людмила Штерн Людмила Яковлевна Штерн (урождённая Давидович; род. 1935) — писательница, журналистка, переводчица. До эмиграции работала геологом. В 1976 году вместе с мужем переехала в Америку. Дружила с Сергеем Довлатовым, Иосифом Бродским, написала о них книги воспоминаний. Живёт в Бостоне, является научным сотрудником Университета Брандейса. так описывала влияние запоев на его характер: «Его «ниагарские» перепады настроения отражали определённый период, связанный с алкоголем. Предзапойный — предвкушение и нервозность, эпицентр запоя — злобность и грубость, послезапойный — кротость, клятвы и горькое презрение к себе». Это ощущение вины, постоянное самобичевание рассказчика можно увидеть во многих текстах Довлатова. Например, в «Филиале»: «Я проклинал и ненавидел только одного себя. Все несчастья я переживал как расплату за собственные грехи. Любая обида воспринималась как результат моего собственного прегрешения. <…> Чувство вины начало принимать у меня характер душевной болезни».

Прощальная вечеринка Льва Лосева перед отъездом в эмиграцию. Ленинград, январь 1976 года

Как Довлатов делает «Заповедник» смешным?

Центральный сюжет «Заповедника» выглядит тяжеловесным, медленно развивающимся, лишённым резких поворотов, но благодаря нанизанным на его ось маленьким анекдотическим новеллам или, по выражению Виктора Топорова, «микроабсурдам», повесть оставляет ощущение лёгкости. Игорь Сухих замечал, что «Довлатова легко читать взахлёб… но трудно — по диагонали. Текст вспухает сюжетами, микрокульминациями, ключевая фраза может вспыхнуть в любой точке сюжетного пространства» 11 Сухих И. Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: Азбука, 2010. C. 59.. Анекдотичность довлатовской прозы выросла из позднесоветских речевых практик: рассказывание анекдотов было важной частью неформального общения. «Мы настолько привыкли, сой­дясь в тесной компании, как пос­леднюю новость рассказывать анекдоты или хотя бы вспоминать, кто что помнит, что сами не видим, не замечаем своего счастья: что мы живём при анекдотах — в эпоху уст­ного народного творчества, в эпоху процветания громадного фольк­лорного жанра», — писал Андрей Синявский в 1978 году в эссе «Анекдот в анекдоте» 12 Синявский А. Д. Литературный процесс в России. М.: РГГУ, 2003. С. 232–243..

Довлатов пытался вывести анекдот из фольклорного гетто в большую литературу, при этом он не выдумывал шутки, а скорее умел находить их там, где никто и не думал искать. Он, к примеру, уверял, что Достоевский — один из самых смешных авторов в русской литературе, и считал, что об этом необходимо написать исследовательскую работу. Довлатов, по выражению Гениса, «сторожил слово, которое себя не слышит» 13 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 50.. Смешное в довлатовской прозе обычно связано с неправильным словоупотреблением, лексической несочетаемостью, а чаще всего с невозможностью коммуникации как таковой. Большинство анекдотических микроновелл «Заповедника» обусловлено тем, что люди друг друга не слышат и не понимают, как в прямом смысле (например, в сцене, в которой Митрофанов не может членораздельно говорить из-за укуса осы: «— Ы-ы-а, — проговорил он. — Что? — спросила моя жена. — Ы-ы-а, — повторил Митрофанов»), так и в переносном. Например, в разговоре Алиханова с туристом:

Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:
— Извините, могу я задать вопрос?
— Слушаю вас.
— Это дали?
— То есть?
— Я спрашиваю, это дали? — Тиролец увлёк меня к распахнутому окну.
— В каком смысле?
— В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.
— Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
— У меня была открытка… Я — филокартист…
— Кто?
— Филокартист. Собираю открытки… Филос — любовь, картос…
— Ясно.
— У меня есть цветная открытка — «Псковские дали». И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить — это дали?
— В общем-то, дали, — говорю.
— Типично псковские?
— Не без этого.

Все «микроабсурды» Довлатова развиваются по одному сценарию — ожидание в них никогда не соответствует результату: спокойный тихий разговор может обернуться вспышкой злобы, а нагнетание напряжения — неожиданным примирением. Лирический герой Довлатова, с одной стороны, сторонится абсурдных ситуаций, даже воспринимает их как опасность, постоянно тоскуя по нормальности, с другой — любуется ими и непроизвольно становится их частью («Вечно я слушаю излияния каких-то монстров. Значит, есть во мне что-то, располагающее к безумию…»). Марк Липовецкий писал, что оригинальность довлатовской прозы заключается в сочетании абсурда и эпоса, фрагментарности и монументальности. Если эпос обычно устанавливает связи между человеком и мирозданием, то абсурд как раз демонстрирует их разорванность, полную бессвязность. Однако абсурд у Довлатова, «обладает особой «скрытой теплотой», обнаруживающей (или подтверждающей) человеческое родство». Довлатов объединяет своих героев абсурдом, делает его основой порядка, и эта вездесущая алогичность парадоксальным образом делает мир понятнее и безопаснее 14  Липовецкий М. «И разбитое зеркало…» Переписывание автобиографии у Сергея Довлатова // АРСС // http://magazines.russ.ru/project/arss/ezheg/lipovec.html.

Сергей Довлатов в Пушкинских Горах. 1977 год

Тригорский парк. Государственный музей-заповедник А.С. Пушкина «Михайловское». 1970 год

Владимир Савостьянов/ТАСС

Герои «Заповедника» списаны с реальных людей. Ситуации, в которые они попадают, тоже реальны?

У всех персонажей повести есть реальные прототипы — от пьяницы Михал Иваныча до бывшего стукача Лёни Грибанова. В одних случаях на них указывал Довлатов, в других — близкие и друзья писателя, в третьих — жители заповедника и окрестностей отыскивались сами. Довлатов, задействовав в качестве персонажей реальных людей (пусть и под вымышленными именами), создаёт настолько правдоподобный мир, что читатели невольно принимают художественную прозу за биографическую. Однако при первом же приближении оказывается, что с фактами Довлатов обращается вольно, а ситуации, связанные с вполне конкретными людьми, и вовсе могут быть выдуманы. Например, у знакомства писателя с женой Еленой есть три разные художественные интерпретации: в «Заповеднике» они встречаются на вечеринке живописца Лобанова, в «Чемодане» — Лена приходит к нему домой в качестве предвыборного агитатора, в «Наших» — герой Довлатова обнаруживает её спящей у себя дома после вечеринки («Меня забыл Гуревич»). При этом, по словам сестры писателя Ксении Мечик-Бланк, ни один из этих вариантов знакомства не является правдой. Указывая на фактические несостыковки, Мечик-Бланк также замечала, что в рассказе Довлатова о сыне Николасе на два дня изменена дата его рождения, а в одном из рассказов её муж зачем-то назван Лёней и сионистом, хотя ни то, ни другое не соответствует действительности 15 Мечик-Бланк К. Из писем Довлатова к отцу // Звезда. 2008. № 1. С. 98–114..

Люди, узнавшие себя в довлатовских персонажах, нередко обижались на писателя. Много обиженных осталось и в пушкинском заповеднике, и в таллинской газете, описанной в «Компромиссе», и в американской редакции радио «Свобода», попавшей в «Филиал». Пётр Вайль вспоминал: «Стилистическая правда была ему куда дороже. То же — в устных рассказах. Сергей много и охотно сочинял про знакомых. Причём я не раз наблюдал, как он рассказывал небылицы про людей, тут же сидевших, развесивших уши не хуже прочих, будто речь не о них. Об одном основательном, самодовольном человеке, с медленной веской речью, Сергей сообщал: «Веня мне вчера сказал: «Мы с Кларой решили… что у нас в холодильнике… всегда будет для друзей… минеральная вода». Довлатов соблюдал то правдоподобие, которое было правдивее фактов, — оттого его злословию верили безоговорочно».

Проза Довлатова псевдодокументальна, факты в ней —  подручный материал, который писатель использовал по своему усмотрению. Этим его тексты напоминают анекдоты: комическая ситуация здесь важнее персонажей, которые в ней оказались, а достоверностью можно пожертвовать ради психологической точности. Как замечает Игорь Сухих, «в формуле анекдота герой — величина переменная» 16 Сухих И. Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: Азбука, 2010. C. 66.. В мире довлатовской прозы неважно, случилось ли на самом деле с людьми, о которых говорит писатель, то или иное событие, гораздо важнее, что оно могло с ними произойти.

Литературовед Андрей Арьев привлёк Довлатова к работе в заповеднике

Филолог Владимир Герасимов, прототип экскурсовода Митрофанова

Писатель Яков Гордин. Ленинградские литераторы приезжали работать в Пушкинские Горы во многом благодаря Гордину

Есть ли в «Заповеднике» положительные и отрицательные персонажи?

Если и есть, то Довлатов своё отношение к ним ничем не выдаёт, для него они все одинаковы — смешные, безумные и в чём-то милые. Графоман и пройдоха Стасик Потоцкий ничем не хуже и не лучше «фантастического лентяя» Митрофанова, а «русский диссидент» фотограф Марков — жандарма и чекиста Беляева. Удивительно, что Довлатова — писателя в СССР запрещённого, эмигрировавшего в Америку и вращающегося в кругу диссидентов — совершенно не интересовала политика. Вместо «патриотов» и «демократов» он видел прежде всего людей, оказавшихся в плену идеологических штампов. Из «Соло на ундервуде»:

— Толя, — зову я Наймана, — пойдёмте в гости к Леве Друскину.
— Не пойду, — говорит, — какой-то он советский.
— То есть как это советский? Вы ошибаетесь!
— Ну антисоветский. Какая разница.

В повести «Филиал» есть характерный диалог журналиста Далматова с Барри Тарасовичем, начальником радио «Третья волна», прообразом которого послужило радио «Свобода»:

Барри Тарасович продолжал:
— Не пишите, что Москва исступлённо бряцает оружием. Что кремлёвские геронтократы держат склеротический палец...
Я перебил его:
— На спусковом крючке войны?
— Откуда вы знаете?
— Я десять лет писал это в советских газетах.
— О кремлёвских геронтократах?
— Нет, о ястребах из Пентагона.

Из мира довлатовской прозы убрана презумпция не только идеологической, но и любой другой вины. Вся её тяжесть перенесена на рассказчика. Довлатов, хоть и иронизирует над своими персонажами, никогда их не судит, представляя их чем-то вроде «иллюстраций к учебнику природоведения» 17 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 221.. Критик Никита Елисеев связывал этот авторский взгляд непосредственно с атмосферой советских 1970-х: «У Довлатова равно симпатичны и майор КГБ Беляев, и писатель Борис Алиханов. Два пьяных обормота, на фиг пославшие всякую идеологию и разговаривающие друг с другом по-человечески. На самом деле то был короткий миг, когда Вчера ушло, а Завтра ещё не настало. Поэтому сейчас рассказы Довлатова читаются как исторические рассказы о прошлом, ибо мир его, мир обаятельных смешных чудаков, лентяев, пройдох, безобидных циников, пьяниц, — этот мир исчез» 18 Елисеев Н. Человеческий голос // Новый мир. 1994. № 11. С. 212–225..

Памятник Александру Пушкину в музее-заповеднике «Михайловское». 1986 год

Григорий Калачьян/ТАСС

Как строятся отношения Алиханова с Пушкиным?

В заповеднике Алиханов сталкивается с таким восторженным отношением к Пушкину, что неизбежно надевает на себя маску скептика: «Все обожают Пушкина. И свою любовь к Пушкину. И любовь к своей любви». Страстное проявление чувств к поэту, несомненно, раздражало не только Алиханова, но и Довлатова. Экскурсовод Виктор Никифоров вспоминал, что Довлатов придумал специальную игру — ни разу во время экскурсии не произносить фамилию «Пушкин»: «Серёжа очень любил, когда после такой экскурсии к нему подходила какая-нибудь дама и спрашивала: «Уважаемый экскурсовод! Скажите, пожалуйста, в имении какого писателя мы были?» Пушкин в СССР был объектом официального поклонения; по мнению литературоведа Ильи Сермана, культ Пушкина в Советском Союзе, по сути, заменил собой религию 19 Серман И. Театр Сергея Довлатова // Грани. 1985. № 136. С. 138–162.. Не случайно ироничное литературоведческое эссе Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным», фрагмент которого был впервые опубликован в СССР в 1989 году, воспринимался многими критиками как попрание святынь.

Алиханов не говорит о своей любви к Пушкину прямо, зато пушкинское влияние можно обнаружить на многих уровнях текста «Заповедника». Например, в описании противоречивого образа Михал Иваныча, который однажды повесил кошек на рябине, но был настолько деликатным, что просидел на крыльце до утра, боясь разбудить гостя, можно обнаружить аллюзию к пушкинской повести «Дубровский» (кузнец Архип сжигает в запертом доме людей, но при этом, рискуя жизнью, спасает бегающую по горящей крыше кошку). В разговоре с Натэллой («— А вы человек опасный. — То есть? — Я это сразу почувствовала. Вы жутко опасный человек») — цитату из пушкинского «Каменного гостя» («Дона Анна: Подите прочь — вы человек опасный. Дон Гуан: Опасный! чем? Дона Анна: Я слушать вас боюсь»). Не случайными кажутся имена жены и дочери Алиханова: жена Таня — в честь Татьяны из «Евгения Онегина», а дочь Маша — в честь Маши Мироновой из «Капитанской дочки» 20 Сухих И. Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: Азбука, 2010. C. 153.. Мучаясь сомнениями в себе, Алиханов своими словами пересказывает пушкинскую максиму «Слова поэта суть уже его дела» («Надо либо жить, либо писать. Либо слово, либо дело. Но твоё дело — слово»), да и сам сравнивает себя с Пушкиным («Я твердил себе: — У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжёлом характере…»).

Александр Генис заключал, что довлатовский «Заповедник» вылеплен по пушкинскому образу и подобию, пусть это и не заметно на первый взгляд: «Умный прячет лист в лесу, человека — в толпе, Пушкина — в Пушкинском заповеднике». Герой «Заповедника» не преклоняется перед поэтом, но он метафорически проживает его судьбу: «Если Заповедник стережёт букву пушкинского мифа, другой, тот, что описал Довлатов, хранит его дух» 21 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011. C. 217..

список литературы

  • Генис А. А. Довлатов и окрестности. М.: Corpus, 2011.
  • Зернова Р. А. Дачные соседи // Нева. 2005. № 10. C. 115–126
  • Елисеев Н. Л. Человеческий голос // Новый мир. 1994. № 11. С. 212–225.
  • Ефимов И. М. Эпистолярный роман с Сергеем Довлатовым. М.: Захаров, 2001.
  • Ковалова А., Лурье Л. Довлатов. СПб.: Амфора, 2009.
  • Курганов Е. Я. Анекдот как жанр русской словесности. М.: ArsisBooks, 2015.
  • Курганов Е. Я. Сергей Довлатов и линия анекдота в русской прозе // Слово\Word. 2009. № 62. С. 492–507.
  • Липовецкий М. Н. «И разбитое зеркало…» Переписывание автобиографии у Сергея Довлатова // АРСС // http://magazines.russ.ru/project/arss/ezheg/lipovec.html
  • Лосев Л. Александр Генис. Довлатов и окрестности // Знамя. 1999. № 11. С. 222–223.
  • Мечик-Бланк К. Из писем Довлатова к отцу // Звезда. 2008. № 1. С. 98–114.
  • Малоизвестный Довлатов: сборник. СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999.
  • Найман А. Персонажи в поисках автора // Звезда. 1994. № 3. С. 125–128.
  • Пекуровская А. Когда случилось петь С. Д. и мне: Сергей Довлатов глазами первой жены. СПб.: Симпозиум, 2001.
  • Переписка Сергея Довлатова с Ниной Берберовой // Звезда. 2016. № 9. С. 34–44.
  • Попов В. Г. Довлатов. М.: Молодая гвардия, 2010.
  • Семкин А. Почему Сергею Довлатову хотелось быть похожим на Чехова // Нева. 2009. № 12. С. 147–159.
  • Серман И. З. Театр Сергея Довлатова // Грани. 1985. № 136. С. 138–162.
  • Синявский А. Д. Литературный процесс в России. М.: РГГУ, 2003.
  • Сухих И. Н. Сергей Довлатов. Время. место, судьба. СПб.: Азбука, 2010.
  • Штерн Л. Я. Довлатов — добрый мой приятель. СПб.: Азбука, 2005.

ссылки

Аудио

Сергей Довлатов на радио «Свобода»

Архив почти из 200 аудиозаписей передач Довлатова.

Видео

Написано Сергеем Довлатовым

Документально-анимационный фильм Ромы Либерова.

Текст

Наше всё. Как советская интеллигенция придумала «Заповедник»

Интервью с хранителями усадьбы Петровское Борисом и Любовью Козмиными.

Сергей Довлатов

Заповедник

читать на букмейте

Книги на «Полке»

Исаак Бабель
Конармия
Николай Некрасов
Кому на Руси жить хорошо
Александр Блок
Двенадцать
Александр Пушкин
Повести Белкина
Иван Тургенев
Дворянское гнездо
Михаил Зощенко
Голубая книга
Василий Розанов
Опавшие листья
Александр Солженицын
Один день Ивана Денисовича
Фёдор Достоевский
Бесы
Фёдор Сологуб
Мелкий бес
Антон Чехов
В овраге
Владимир Маяковский
Облако в штанах
Юрий Казаков
Во сне ты горько плакал
Фазиль Искандер
Сандро из Чегема
Лев Толстой
Детство. Отрочество. Юность
Фёдор Достоевский
Записки из подполья
Константин Вагинов
Козлиная песнь
Даниил Хармс
Старуха
Михаил Булгаков
Мастер и Маргарита
Андрей Битов
Пушкинский дом
Иван Гончаров
Обломов
Николай Гоголь
Невский проспект
Владимир Набоков
Дар
Александр Пушкин
Капитанская дочка
Анна Ахматова
Поэма без героя
Иван Бунин
Тёмные аллеи
Александр Твардовский
Василий Тёркин
Василий Гроссман
Жизнь и судьба
Максим Горький
На дне
Марина Цветаева
Поэма Горы
Юрий Олеша
Зависть

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera