Лев Толстой

Детство. Отрочество. Юность

1852

1857

Трилогия о взрослении, с которой Толстой входит в литературу: современники открывают для себя психологию ребёнка и поражаются, с какой глубиной можно описывать внутреннюю жизнь человека.

комментарии: Татьяна Трофимова

О чём эта книга?

Толстовская трилогия родилась из дневников молодого Толстого, ищущего ответ на вопрос, как чистое непосредственное создание может превратиться в тщеславного порочного человека. Трогательный и чувствительный Николенька Иртеньев (в начале ему десять лет, в конце — шестнадцать), прообраз которого — сам Толстой, живёт обычной жизнью: неохотно учится, с удовольствием играет, сочиняет плохие стихи, впервые влюбляется, переживает смерть матери, становится неуклюжим подростком, завидует брату, поступает в университет, проваливает экзамен. Толстой рассказывает о типичной траектории взросления и пытается зафиксировать малейшие движения души, в перспективе, возможно, влияющие на всю жизнь человека. «Детство» открывает для современников не только психологию ребёнка, но и вообще интроспекцию, самоанализ как основу повествования. Дебют Толстого породил целую волну подражаний и принёс молодому писателю мгновенную славу.

Лев Толстой. 1851 год

Когда она написана?

Создание трилогии заняло шесть лет. Работа над ней постоянно прерывалась:  возникали параллельные замыслы, много времени отнимала военная служба, сам замысел трилогии непрерывно менялся. Закончив первую редакцию «Детства» к марту 1851 года, Толстой совершенно не предполагал, что у повести будет продолжение. Да и сама первая редакция была мало похожа на тот вариант, который в итоге был опубликован в 1852-м: она охватывала историю героя разом от детства до университетских лет, не имела никакого деления на главы и была гораздо более автобиографична. Однако по ходу дальнейшей работы у писателя формируется замысел тетралогии «Четыре эпохи развития» (другое рабочее название — «Четыре эпохи жизни»). Почти сразу после публикации «Детства» Толстой берётся за «Отрочество», которое будет опубликовано уже в 1854 году, а во время обороны Севастополя набрасывает несколько глав будущей «Юности», которая выйдет в 1857 году. Параллельно пишет «Севастопольские рассказы» и пытается работать над ещё одним автобиографическим произведением — «Романом русского помещика». Принципиальную разницу между этими текстами, основанными на собственном опыте, сам Толстой определяет так: от событий тетралогии «он далёк» (в чисто хронологическом смысле), а от событий «Романа русского помещика» — нет, и чем ближе к настоящему времени, тем Толстому сложнее. В итоге оба автобиографических проекта Толстого остались незавершёнными: наброски «Молодости» так и не перерастают в повесть, а «Роман русского помещика» сводится к небольшому «Утру помещика», опубликованному в 1856 году.

Мне хотелось, чтобы все меня знали и любили. Мне хотелось сказать своё имя: Николай Иртеньев, и чтобы все были поражены этим известием, обступили меня и благодарили бы за что-нибудь

Лев Толстой

Как она написана?

Каждая из частей трилогии, по замыслу Толстого, должна была описывать определённый этап взросления: детскую непосредственность, подростковый скептицизм, юношеское тщеславие и отчаянные попытки найти новые жизненные основания. В каждой из частей, как и в трилогии в целом, нет сквозного сюжета. Если главы «Детства» ещё выстроены в логическую цепочку (в конце главы имеется сюжетная зацепка для следующей) и достаточно хронологически подробны, то в «Отрочестве» и «Юности» пропадает и это. Толстой просто помещает в центр каждой главы максимально характерные для периода событие, эмоцию или же значимого для героя человека.

Одновременно Толстой использует сложную повествовательную технику: каждый эпизод рассказывается в двойной перспективе — от лица маленького Николеньки и от лица повзрослевшего повествователя. Первый отвечает за непосредственное восприятие, в то время как второй с дистанции времени и возраста может оценить, насколько конкретный эпизод оказал влияние на личность. Это заставило современников задуматься об особенностях детской психики и в дальнейшем повлияло на педагогические опыты самого Толстого.

Александр Апсит. Иллюстрация к повести «Детство». 1914 год

Что на неё повлияло?

Начиная с 19 лет Толстой ведёт дневник и записывает в него всё, что читает, а также отмечает, что именно его впечатлило в прочитанном. Поэтому и в случае трилогии можно с уверенностью назвать несколько системообразующих для Толстого текстов. Прежде всего, это «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна — писателя, которым Толстой зачитывался и в манере которого ему нравилось практически всё. Именно под его влиянием Толстой решил писать повесть не со сквозным сюжетом, который держит повествование, а состоящую из маленьких зарисовок, как будто подсмотренных «из окна». «Библиотека моего дяди» Рудольфа Тёпфера Рудольф Тёпфер (1799–1846) — швейцарский писатель и художник. Основал собственный пансион — «институт Тёпфера». Приобрёл известность благодаря повести «Библиотека моего дяди» (1832–1838). Также Тёпфер создавал серии иллюстрированных историй — его считают одним из родоначальников жанра комиксов. утвердила его в решении отказаться от сложных сюжетных схем, наполнить произведение деталями и придать ему общее ощущение задушевности.

Чарльз Диккенс с «Дэвидом Копперфилдом» — ещё один важный источник вдохновения раннего Толстого. Кажется, что именно отсюда он должен был почерпнуть идею описания детства и взросления человека, но нет: Диккенс понравился Толстому атмосферой английского семейного романа и, опять же, миниатюрностью зарисовок, проработкой деталей. Наконец, «Исповедь» Жан-Жака Руссо, с которой Толстой не расстаётся несколько лет, заставляет его задуматься о нравственном развитии и рациональном осмыслении собственного опыта.

Как отмечают исследователи раннего Толстого, все эти источники для самого писателя тесно связаны между собой и воспринимаются исключительно в русле традиции сентиментализма. Поэтому в список стоит добавить также неоконченное произведение «Рыцарь нашего времени» Николая Карамзина, которого называли русским Стерном. А вот современная Толстому литература на него практически не влияет: глядя на адептов натуральной школы, того же Ивана Тургенева, Толстой замечает, что так он писать не сможет, а значит, не надо и пытаться.

Жан-Жак Руссо. Гравюра Р. Харта по работе Мориса Квентина де ла Тура. С «Исповедью» Руссо Толстой не расставался несколько лет
Рудольф Тёпфер. Портрет кисти Фирмена Массо. 1824 или 1825 год. Женевский музей искусств и истории. «Библиотека моего дяди» Тёпфера утвердила Толстого в решении отказаться от сложных сюжетных схем
Чарльз Диккенс. Неизвестный фотограф. Национальная библиотека Уэльса, Великобритания. «Дэвид Копперфилд» Диккенса — ещё один важный источник вдохновения Толстого
Лоренс Стерн. Неизвестный художник. Городской совет Колдердейла, Великобритания. В «Сентиментальном путешествии» Стерна Толстому нравилось практически всё

Как она была опубликована?

Все части трилогии были последовательно опубликованы в журнале «Современник», и издававший его Николай Некрасов заслуженно гордился открытием нового имени в литературе. Дебют Толстого пришёлся на «мрачное семилетие», когда в результате усиления цензуры после революционных событий в Европе у писателей практически не осталось шансов на публикацию хоть сколько-нибудь актуального произведения. Не обошла цензура своим вниманием и Толстого, который был разгневан, когда его первая повесть «Детство» появилась в журнале в отредактированном виде. Ведь он просил «ничего не изменять в ней»! Толстой дважды переписывает письмо с претензиями Некрасову — и всё-таки не отправляет его. Из повести была вырезана история любви Натальи Савишны к Фоке, в предсмертном письме матери Николеньки были сделаны пропуски; Толстой с гневом писал: «Портрет моей маменьки вместо образка моего ангела на 1-й странице такая перемена, которая заставит всякого порядочного читателя бросить книгу, не читая далее» (образок этот задел мухобойкой Карл Иваныч, рассердив Николеньку). Но больше всего Толстого возмутило решение Некрасова изменить заглавие повести. Вместо «Детства» первые читатели увидели повесть под названием «История моего детства», подписанное инициалами автора — Л. Н. «Кому какое дело до истории моего детства?» — восклицал Толстой. И хотя многие изменения были сделаны в силу цензурных ограничений, последнее решение Некрасова было чисто стилистическим. Последующие публикации Толстой воспринимал уже гораздо спокойнее, но первая повергла его в отчаяние — пусть эта «изуродованная повесть» и принесла ему славу.

Журнал «Современник». 1857 год. Здесь были опубликованы все части трилогии
Второе прижизненное издание «Детства» и «Отрочества». Типография. А. Торлецкого и М. Терехова. 1876 год

Как её приняли?

Разные части вызвали разную реакцию. Если появление «Детства» сопровождалось  практически единодушным восторгом (Иван Тургенев писал из Парижа молодому писателю, что его повесть «производит фурор» и в моде «пуще кринолина»), то «Юность» приняли гораздо сдержаннее. Предчувствуя это, Толстой ещё до публикации отправил рукопись «Юности» Александру Дружинину Александр Васильевич Дружинин (1824–1864) — критик, писатель, переводчик. С 1847 года публиковал в «Современнике» рассказы, романы, фельетоны, переводы, дебютом стала повесть «Полинька Сакс». С 1856 по 1860 год Дружинин был редактором «Библиотеки для чтения». В 1859 году организовал Общество для пособия нуждающимся литераторам и учёным. Дружинин критиковал идеологический подход к искусству и выступал за «чистое искусство», свободное от любого дидактизма., чтобы тот честно сказал, стоит ли её публиковать. Дружинин в ответ сделал Толстому немало замечаний (в частности, посоветовал не писать такими длинными предложениями), но вынес вердикт, что писатель справился с «ужасной» задачей «схватить и очертать волнующий и бестолковый период юности» и может смело «плюнуть в физиогномию» любому, кто скажет, что эта повесть хуже «Детства» или «Отрочества». В целом же трилогия Толстого была принята критикой того времени удивительно доброжелательно. Начинающий критик Николай Чернышевский поразился тому, как молодой писатель изображает «психический процесс» — «едва уловимые явления этой внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвычайною быстротою и неистощимым разнообразием», — и даже придумал для этого специальный термин: «диалектика души». Павел Анненков Павел Васильевич Анненков (1813–1887) — литературовед и публицист, первый биограф и исследователь Пушкина, основатель пушкинистики. Приятельствовал с Белинским, в присутствии Анненкова Белинский написал своё фактическое завещание — «Письмо к Гоголю», под диктовку Гоголя Анненков переписывал «Мёртвые души». Автор воспоминаний о литературной и политической жизни 1840-х годов и её героях: Герцене, Станкевиче, Бакунине. Один из близких друзей Тургенева — все свои последние произведения писатель до публикации отправлял Анненкову. отмечал, что «Детство» — настоящее кропотливое исследование психологии ребёнка, только данное в художественной форме. И даже Константин Аксаков Константин Сергеевич Аксаков (1817–1860) — публицист, литературовед, идеолог славянофильства, член важной литературной династии XIX века. Аксаков сотрудничал с журналами «Москвитянин», «Русская беседа», газетой «Молва», писал стихи и драму. Известность получила его полемика с Белинским по поводу «Мёртвых душ» Гоголя. История России, по мнению Аксакова, принципиально отличается от истории европейских стран: русский народ не конкурировал за власть, а мирно сосуществовал с государством, однако это равновесие нарушили реформы Петра I. Философ Владимир Соловьёв называл Аксакова «самым восторженным и прямолинейным из славянофилов»., не слишком расположенный к западнической идеологии «Современника» и его авторов, признал, что талант Толстого очевиден. Впрочем, Аксаков выдвинул ряд претензий, главная из которых — излишнее увлечение микроскопическим анализом. «Перед вами стакан чистой воды, вы увеличиваете её в микроскоп, перед вами море, наполненное инфузориями, целый особый мир; но если вы усвоите себе это созерцание, то впадёте в совершенную ошибку», — писал он. Иными словами, стакан воды — это по-прежнему всего лишь стакан воды, а Толстой склонен придавать излишнюю значимость совершенно проходным моментам, и его таланту надо поскорее освободиться «от этой мелочности».

Александр Апсит. Иллюстрация к повести «Детство». 1914 год

Что было дальше?

А дальше у Толстого случился кризис. Как Толстой писал впоследствии в «Исповеди», в момент очередной переоценки ценностей, к концу 1850-х он хорошо уяснил, что нужно для писательского успеха, и «стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости». Он вспоминает о своей первоначальной цели — «сделаться лучше» — и разочаровывается в писательстве. «Я — художник, поэт — писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо», — воспроизводит Толстой свою логику и добавляет, что сам себе в этот момент стал противен. Поэтому он решает вернуться в Ясную Поляну и заняться хозяйственными делами. Но предварительно объезжает половину Европы, в том числе Германию и Францию, чтобы изучить западную систему школьного образования. Из этой поездки Толстой возвращается, снова проиграв борьбу с собой, наделав карточных долгов и к тому же подхватив венерическое заболевание. Увлёкшись идеей школы для крестьянских детей, он решает разработать собственную педагогическую методику, которую последовательно излагает в журнале «Ясная Поляна», специально под это основанном.

Что касается трилогии, то она (в особенности «Детство») породила долгую волну подражаний. В их числе — «Детские годы Багрова-внука» Сергея Аксакова, «Детство Тёмы» Николая Гарина-Михайловского, «Детство Никиты» Алексея Толстого, а также автобиографическая трилогия Максима Горького. Молодой Лев Толстой задаёт моду, которая переживёт не только его произведение, но и его самого.

«Детство» Толстого породило долгую волну подражаний. В их числе — «Детство Тёмы» Николая Гарина-Михайловского
Иван Крамской. Портрет Сергея Аксакова. 1878 год. Государственная Третьяковская галерея. «Детские годы Багрова-внука» Аксакова тоже продолжают толстовскую традицию
«Детство» Льва Толстого повлияло и на «Детство Никиты», которое написал однофамилец писателя — Алексей Толстой

Толстой первым в русской литературе написал о детстве?

На самом деле нет. Действительно, писатели-романтики не особо интересовались детством своих героев, и нам трудно вообразить, каким было детство Онегина или Печорина. Но сентиментализм, на который в большей степени опирался Толстой, и современная писателю натуральная школа Литературное направление 1840-х, начальный этап развития критического реализма, ему свойственны социальный пафос, бытописательство, интерес к низшим слоям общества. К натуральной школе причисляют Некрасова, Чернышевского, Тургенева, Гончарова, на формирование школы ощутимо повлияло творчество Гоголя. Манифестом движения можно считать альманах «Физиология Петербурга» (1845). Рецензируя этот сборник, Фаддей Булгарин впервые употребил термин «натуральная школа», причём в пренебрежительном смысле. Но определение понравилось Белинскому и впоследствии прижилось. вполне интересовались взрослением и формированием личности. Так, один из главных русских авторов-сентименталистов — Карамзин — в 1802–1803 годах в журнале «Вестник Европы» Журнал, издававшийся в Петербурге с 1866 по 1918 год. Продолжал традицию одноимённого московского журнала, который начал издавать Карамзин в 1802 году. Редактором и издателем «Вестника Европы» был Михаил Стасюлевич. Журнал придерживался либерального направления. В его литературном отделе печатались Тургенев, Гончаров, Островский, Салтыков-Щедрин. опубликовал несколько глав незавершённого романа «Рыцарь нашего времени», написанного в духе Руссо и повествующего о подростковых годах мальчика Леона. С появлением натуральной школы темой воспитания и влияния общества на личность заинтересовался Александр Герцен: всю первую часть романа «Кто виноват?» он посвятил подробным биографиям героев с акцентом на их детские годы. Кроме того, в 1849 году опубликован «Сон Обломова» — глава будущего романа Ивана Гончарова, целиком посвящённая детским годам Илюши. Гончаров показывал, как именно в детский период была погашена тяга его героя к активности, а на смену живому характеру пришла леность. Для современников эта идея оказалась особенно ценной.

«Когда я писал «Детство», — вспоминал Толстой спустя более чем полвека, — то мне казалось, что до меня никто ещё так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства». И Толстой прав в ключевых словах — детство в русской литературе было, но оно не несло в себе «прелести» или «поэзии»; в этом он совершил прорыв.

Большой яснополянский дом, где родился Лев Толстой, был впоследствии продан и перевезён в село Долгое, в 20 верстах от Ясной Поляны. Фотография 1913 года

Что нового сказал Толстой о психологии ребёнка и подростка?

Толстой сконцентрировался именно на «психическом процессе» и под микроскопом — любимый образ тех лет! — рассмотрел малейшие движения души ребёнка на пути его взросления. Предшественник Толстого, Гончаров, уже описывал инертную среду, убившую живость в маленьком Обломове, отбирал события и эмоции ребёнка соответствующим образом, но не показывал «психический процесс». Толстой же сосредотачивается именно на том, как меняются эмоции и мысли героя, формируя его личность прямо на наших глазах. В дискуссиях 1850–60-х годов обсуждалось, каким образом «лишние» люди могут стать «новыми» людьми, способными к активному созиданию. Толстой показывает тот период формирования человека, когда эти перемены запрограммировать легче всего.

Во времена написания трилогии в дворянской среде всё ещё актуально дистанцированное воспитание ребёнка: родители не занимаются ребёнком сами, ограничиваясь встречей с ним два-три раза в день, чаще всего за завтраком и за ужином. К ребёнку приставлены сначала няня, а потом гувернантка или гувернёр. Цель же гувернёрского воспитания — воспроизвести полноценного члена светского общества и сделать так, чтобы при встрече с родителями ребёнок доставлял им лишь радость. Со стороны ребёнка родители должны были видеть безусловное почтение, примерное поведение, умение молчать, пока к нему не обратятся. Дети до совершеннолетия не были особо включены в жизнь родителей и уж точно не являлись её центром. Трилогия Толстого, наряду с активным развитием в те же годы педагогики, довольно сильно поспособствовала изменению ситуации. Для Толстого ребёнок — уже цельная самоценная личность, в его сознании и душе происходит много уникального и важного. Писатель был сторонником теории Жан-Жака Руссо, согласно которой человек рождается гармоничным и совершенным, а дальнейшее соприкосновение с действительностью и вмешательство в его характер лишь портят его. На этой основе Толстой и построил собственную педагогическую теорию.

Иван Хруцкий. В комнатах усадьбы художника (Дети перед мольбертом). 1854–1855 годы. Национальный художественный музей Республики Беларусь, Минск

Как дневник Толстого связан с повестями трилогии?

Толстой начал вести дневник в 19 лет после того, как был отчислен из Казанского университета: он пытался учиться сначала на факультете восточных языков, а затем на юридическом, но в обоих случаях не преуспел. Молодой Толстой совершенно не понимает, чем хочет заниматься в жизни, страдает от собственной некрасивости и слишком увлекается игрой в карты. Дневник он заводит в целях самовоспитания и будет вести его с небольшими перерывами всю жизнь. В нём он составляет для себя распорядок дня, списки дел, которые помогут ему стать тем человеком, каким он хочет себя видеть, расписывает правила на разные случаи жизни (как общаться с людьми выше себя по положению, как входить в светскую гостиную и как играть в карты, чтобы не проигрываться) и отчитывается, насколько он следовал собственным предписаниям.

В этих записях Борис Эйхенбаум Борис Михайлович Эйхенбаум (1886–1959) — литературовед, текстолог, один из главных филологов-формалистов. В 1918-м вошёл в кружок ОПОЯЗ наряду с Юрием Тыняновым, Виктором Шкловским, Романом Якобсоном, Осипом Бриком. В 1949 году подвергся гонениям во время сталинской кампании по борьбе с космополитизмом. Автор важнейших работ о Гоголе, Льве Толстом, Лескове, Ахматовой. видит истоки трилогии Толстого. Помимо того, что и Николенька напишет себе правила жизни, важно само намерение Толстого рефлексировать над собственным поведением, отмечать «негативные» проявления своего характера и быть одновременно объектом и субъектом воспитания. В некотором смысле трилогия служит той же цели. Кроме того, Эйхенбаум видит в дневнике молодого Толстого своеобразную творческую лабораторию: именно здесь будущий писатель научается пространным внутренним монологам, размышляет о том, как описывать людей, и делает зарисовки, в которых пытается применить свои методические находки на практике. Так постепенно Толстой приходит к идее стать писателем, а отсюда уже один шаг до повести «Детство».

Дневник Льва Толстого

Николенька — это сам Толстой?

Толстой очень резко отреагировал на переименование «Детства» (которое Некрасов озаглавил при публикации «История моего детства»), потому что главным для него был не автобиографизм повести, а типичность описанных в ней этапов взросления. В 1903 году он вспоминал: «Замысел мой был описать историю не свою, а моих приятелей детства». По мере продвижения от одной редакции «Детства» к другой он последовательно выводил на первый план универсальные для детской жизни эмоции, события и персонажей. Но всё-таки утверждать, что Толстой совершенно не имел в виду себя, нельзя.

Толстым движет глубоко личный интерес, и в образ Николеньки он действительно вкладывает многие свои взгляды и привычки. В произведении обнаруживается много биографических моментов — он встраивает в историю героя события собственной жизни, черпает детали из собственного реального быта. Например, описание дома Иртеньевых соответствует описанию старого, впоследствии проданного и разобранного яснополянского дома Толстых, а эпизод, в котором Николенька обливает за обедом скатерть и старая Наталья Савишна тычет этой скатертью ему в лицо, на самом деле произошёл с писателем в детстве. Почти у каждого важного персонажа трилогии есть прототип из окружения Толстого. Таковы, например, Наталья Савишна, Карл Иванович, сменивший его француз Сен-Жером, бабушка — все они довольно точно списаны с реальных людей.

Он был большой враг всякой оригинальности, говоря, что оригинальность есть уловка людей дурного тона

Лев Толстой

Кроме того, Толстой изображает жизнь ребёнка и юноши из определённого социального слоя, к которому принадлежит сам: здесь и доходы с нескольких имений, и домашнее образование детей, и иностранные гувернёры, и активная светская жизнь, и большие карточные проигрыши. Социальное положение становится предметом рефлексии Николеньки и довольно сильно определяет его поступки и отношение к людям.

Но всё-таки Толстой пишет не мемуары, а литературное произведение. Он меняет состав семьи, по сути, придумывает образ матери и центральное для «Детства» переживание её смерти, а фигура отца не имеет ничего общего с его собственным отцом и списана с соседа Толстых Александра Исленьева, который даже узнал себя в персонаже. Образ Николеньки — тоже составной: в нём отразились черты незаконорождённого сына Александра Исленьева — Владимира Иславина. Так что можно сказать, что Николенька — это и Толстой в конкретных биографических чертах, и характерный представитель его социального круга в типовых моментах воспитания, и просто ребёнок, если брать за основу характерные эмоции и события любого детства.

Был ли прототип у учителя Карла Иваныча?

Да, этот персонаж, как и другой учитель Николеньки — француз Сен-Жером, — списан с реального человека. В случае Карла Ивановича это — Фёдор Иванович Рёссель, первый учитель юного Толстого. Писатель заимствует для трилогии не только его образ, его тёплое отношение к детям, но и историю увольнения: учитель был готов отказаться от жалованья, только бы остаться со своими подопечными.

Приглашение иностранного гувернёра было обычной практикой для дворянских семей, которые хотели дать домашнее образование детям, приготовить их к университету, а возможно, и к дальнейшей государственной службе, да и вообще научить светским манерам. Начиная со второй половины XVIII века чаще всего для этого выбирали французов — именно французские воспитатели должны были сменять русских или немецких нянек. Причём ценились гувернёры, не утратившие связь с родиной и обладавшие парижским выговором. Связано это было не только с модой на французский язык и подражанием французским манерам, установившимися со времен Елизаветы Петровны, но и с тем, что государственное делопроизводство тоже часто велось на французском языке, так что знать его было необходимо.

Страдание людей застенчивых происходит от неизвестности о мнении, которое о них составили; как только мнение это ясно выражено — какое бы оно ни было, — страдание прекращается

Лев Толстой

Считалось, что приступать к обучению ребёнка следует, как только он начинает говорить и уверенно держаться на ногах. Гувернёр составлял учебный план и определял круг чтения своего подопечного. Помимо французов, гувернёрами часто бывали немцы, а со второй половины XIX века всё чаще нанимали англичан (английская гувернантка была и у детей Льва Толстого). Разумеется, у каждого из них были свои представления о том, как воспитывать ребёнка, а главное — к какому образцу эрудированности и светских манер стремиться. Никакого единого представления о системе начального и среднего образования не было — набор предметов варьировался в зависимости от того, какого гувернёра удавалось нанять.

История, которую рассказывает о себе Карл Иваныч, сильно романтизирована — на оригинальные события явно наложены фильтры и сентиментализма с его гиперчувствительностью, и романтизма с его яркими поступками героев. Но она характерна в том смысле, что гувернёрами чаще всего становились люди бессемейные и по тем или иным причинам не нашедшие себе применения дома («Я был чужой в своём собственном семействе!» — патетически восклицает Карл Иваныч: будущего гувернёра не любил его приёмный отец, и, видя это, Карл Иваныч пошёл в солдаты вместо своего брата). В «Записках охотника» Тургенев рассказывает комичный случай: помещик спасает француза, пришедшего вместе с наполеоновской армией, из рук крестьян, которые собираются его утопить, чтобы пленник научил его детей играть на фортепиано и говорить по-французски, при этом француз на фортепиано играть не умеет. Но комичен этот случай лишь отчасти, поскольку заполучить гувернёра прямо из-за границы и в самом деле было большой удачей. Гувернёрами часто становились иностранцы, обрусевшие уже не в первом поколении, так что язык, которому они учили подопечных, мог значительно отличаться от того языка, на котором говорили французы и англичане, живущие во Франции и в Британии.

Александр Апсит. Иллюстрация к повести «Отрочество». 1914 год

Какими языками владеют дети Иртеньевы и что это значит?

Выбор немца Карла Ивановича в качестве первого гувернёра Николеньки можно трактовать по-разному: то ли это знак относительно консервативных взглядов его родителей на воспитание, то ли следствие несколько затянувшегося детства героя. И скорее всего — второе: сестру Николеньки Любочку, всего годом старше его, уже воспитывает француженка Мими, а после переезда в Москву бабушка Николеньки говорит, что пора бы уже нанять ему француза и всерьёз приняться за его воспитание. Уже повзрослевший герой закономерно считает непременной составляющей comme il faut в человеке «отличное знание французского языка, особенно выговор». Когда отец Николеньки женится во второй раз, Николенька относится к мачехе несколько презрительно, потому что она плохо владеет французским — ошибки выдают в ней принадлежность к более низкому социальному кругу.

Хотя французский был обязательным языком светского общения, многие семьи действительно сначала нанимали немецкого гувернёра. Тут могло сойтись несколько факторов: удачно освободившийся хороший учитель, личные предпочтения родителей и жизнь вдали от столиц. Так, в отдалённые губернии Российской империи мода на французских гувернёров пришла в тот момент, когда уже почти сошла на нет в Петербурге и Москве. Но гораздо более важная примета эпохи — то, что Николенька и Володя хорошо владеют русским языком. Например, далеко не все декабристы были способны с лёгкостью разговаривать и давать показания на русском языке. А знание родного языка среди знатного дворянства могло сводиться к освоенной в совсем ранние годы грамоте и просторечному языку, которым они общались со своими дворовыми. Ещё пушкинская Татьяна

...по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своём родном.


На государственном уровне поворот от французского к русскому языку обычно связывают с приходом Николая I, который в первый же день царствования поприветствовал своих придворных по-русски. Алексей Галахов Алексей Дмитриевич Галахов (1807–1892) — педагог, историк. Преподавал русскую словесность в Александровском училище, Петербургском историко-филологическом институте, Академии Генерального штаба. Писал для «Отечественных записок», «Сына отечества», «Московского телеграфа». Автор популярных педагогических пособий по истории русской литературы. Его «Русская хрестоматия», выдержавшая более 30 изданий, впервые ввела в программу школьного изучения тексты Лермонтова, Гоголя, Тургенева., крайне востребованный в те времена педагог, в воспоминаниях описывал, как начинал учить русскому языку воспитанников в доме князя Гагарина и объяснял правила родной речи через французскую грамматику. В этом смысле Николенька, Любочка и Володя показательны для понимания, как изменилась ситуация в следующие десять лет.

Лев Толстой рассказывает сказку об огурце внукам Соне и Илюше. 1909 год

Почему Толстой идеализирует мать Николеньки, но не отца?

Возможно, дело в том, что в собирательный, полностью вымышленный образ матери рано осиротевший Толстой вкладывает много личного, а отец Николеньки списан с конкретного человека, к которому писатель не испытывал сильных чувств. Толстой потерял мать в двухлетнем возрасте и едва ли сохранил о ней даже те смутные воспоминания, которыми наделил Николеньку — «шитый белый воротничок», «нежная сухая рука», «родинка на шее». Мать Толстого не любила позировать художникам, поэтому у повзрослевшего писателя не было её портретов, за исключением силуэта, вырезанного, когда ей было девять лет. Считается, что некоторые черты своей матери Толстой передал княжне Марье из «Войны и мира», хотя Мария Николаевна Толстая вела не столь уединённый образ жизни и была не так религиозна. Но всю жизнь у Толстого было ощущение необыкновенной, почти мистической важности этой фигуры для него: к ней он обращался в своих молитвах, и «молитва всегда помогала», её он называл своим «святым идеалом», о ней даже под конец жизни не мог думать без слёз. Николенька переживает смерть матери в сознательном возрасте, но и тут предметом анализа оказывается не характер матери, а сам факт потери.

А вот отец Николеньки не имеет ничего общего с отцом Толстого, которого писатель также потерял довольно рано, которого любил и который (в отличие от персонажа трилогии), овдовев, так и не женился снова. Отец Николеньки описан как характерный представитель «прошлого века», который «умел взять верх в отношениях со всяким». Толстой наделяет его собственными пороками: это «карты и женщины», которые к тому же сочетались с известной «гибкостью правил». От этих своих слабостей и отталкивался Толстой на пути самосовершенствования. Так что характер отца Николеньки становится объектом «микроскопического» анализа, а образ матери целиком складывается из ощущения доброты и любви, исходящих от неё, и не расщепляется на составляющие.

Силуэт Марии Волконской — единственное изображение матери писателя. 1810-е годы
Николай Ильич Толстой, отец писателя. Неизвестный художник. 1823 год

Почему для героя так важны отношения с братом, но не с сестрой?

Прежде всего, у такого положения дел была вполне естественная причина — раздельное воспитание. Мальчики и девочки в семье жили в разных комнатах, для них нанимались разные гувернёры, у них были разные занятия, и собственно цели воспитания тоже были разные. И если в совсем юном возрасте Николенька не так замечает эту разность (хотя всё равно в его мире есть он и Володя, а есть девочки — Любочка и Катенька, дочь гувернантки Мими), то чем дальше, тем больше она начинает определять отношения братьев и сестры. Например, Николенька видит, как относится к девочкам Володя, который мог заботиться о них, но «не допускал мысли, чтобы они могли думать или чувствовать что-нибудь человеческое». Это отношение подаётся как норма: когда Николенька пересказывает брату разговоры с Любочкой или Катенькой, брат отвечает: «Гм! Так ты ещё рассуждаешь с ними? Нет, ты, я вижу, ещё плох». А кроме того, Николенька сам замечает уже «взрослые» привычки и манеры девочек, и хотя ему кажется, что это они просто «выучились так притворяться», всё же это делает границу между их мирами ещё более осязаемой.

А что насчёт отношений Николеньки с братом? Толстой был действительно близок со своими тремя старшими братьями. Именно общение с ними на протяжении всех юных лет служит для рано осиротевшего Толстого жизненным ориентиром. С ними в детстве он мечтает о муравейном братстве Из воспоминаний Льва Толстого: «Когда нам с братьями было — мне 5, Митеньке 6, Серёже 7 лет, [старший брат Николай] объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми... все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были моравские братья, о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья.)» и зелёной палочке Старший брат Толстого Николай рассказывал, что у него есть тайна, раскрыв которую можно сделать всех людей счастливыми: он якобы написал её на зелёной палочке и зарыл на краю оврага в Ясной Поляне. Толстой завещал похоронить себя именно там, где она якобы зарыта., которая разом сделает всех людей счастливыми. Основным прототипом Володи нередко называют Владимира Иславина — незаконорождённого сына Александра Исленьева, но, по другой версии, Володя списан с брата Толстого Сергея. Оба этих молодых человека восхищали юного Толстого умением вращаться в свете, которое совсем ему не давалось. Володя в трилогии куда более непосредствен, чем Николенька: его успех, красота и молодцеватость вызывают зависть героя. На этом фоне закономерно появление в жизни Николеньки Дмитрия Нехлюдова и сближение с ним: основным прототипом этого персонажа считается вдумчивый, мягкий характером и немного угловатый Дмитрий Толстой — другой брат писателя. Он был куда ближе ему по духу, чем Сергей, и, кстати, разница в возрасте между Львом и Дмитрием была такой же, как между Николенькой и Володей: один год.

Эту тесную братскую связь Толстой ещё раз воспроизведёт в романе «Анна Каренина» в сюжетах, связанных с его любимым героем Константином Лёвиным. Впрочем, с сестрой Марией, названной в честь матери, у Толстого тоже всю жизнь будут очень близкие отношения, которые не пошатнёт даже уход сестры в монастырь (в то время как Толстой не принимал православных догм).

Братья Толстые: Сергей, Николай, Дмитрий и Лев. 1850-е годы

Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images

Зачем Толстому понадобилось сразу два повествователя?

Толстой выбирает необычную для своего времени повествовательную технику. Стандартным решением были бы воспоминания повзрослевшего повествователя о своих детстве, отрочестве и юности. Чуть изобретательнее был бы рассказ от лица самого мальчика: тогда читатель проживал бы происходящее вместе с ним, «в режиме реального времени». Но Толстой решил совместить оба этих решения: в пространстве трилогии разом существуют и маленький Николенька, и взрослый повествователь. И это не единственное усложнение структуры повествования, хотя и самое неожиданное для современников. Примерно для таких случаев Виктор Шкловский придумал специальный термин «остранение»: цель этого приёма — деавтоматизация восприятия. События показаны «глазами ребёнка», он же высказывает о них свои детские впечатления, но дальше ситуация выходит за рамки его кругозора, и за дело берётся взрослый повествователь, который выносит своё уже проверенное временем суждение.

Пить чай в лесу на траве и вообще на таком месте, на котором никто и никогда не пивал чаю, считалось большим наслаждением

Лев Толстой

Помимо этого, Николенька как герой также не лишён рефлексии, и его размышления подаются в прямой речи. «Какой он добрый и как нас любит, а я мог так дурно о нём подумать!» — раскаивается Николенька, незадолго до этого думавший, что Карл Иваныч нарочно бьёт мух рядом с его постелью. Это непосредственное, свежее восприятие тут же дополняется рефлексией юного повествователя: «Мне было досадно и на самого себя, и на Карла Иваныча, хотелось смеяться и хотелось плакать: нервы были расстроены». А спустя некоторое время появляется и взрослый повествователь: «Как теперь вижу я перед собой длинную фигуру в ваточном халате и в красной шапочке, из-под которой виднеются редкие седые волосы». Помимо этого, в повестях Толстого иногда заходит разговор о событиях, которые никак не мог видеть ни непосредственно герой, ни один из двух повествователей (например, это разговор Карла Иваныча с отцом Николеньки в кабинете за закрытыми дверями).

Весь этот многослойный пирог изготовлен Толстым тонко, легко и непринуждённо — особенно в «Детстве», где расхождение между маленьким и взрослым повествователем максимально. Если маленький Николенька не способен оценить важность какого-то эпизода или даже собственного движения души, то на помощь ему всегда готов прийти взрослый повествователь, который точно укажет, на что именно надо обратить внимание, и объяснит, какие у этого бывают далеко идущие последствия. Эта повествовательная схема во многом породила, по выражению Эйхенбаума, «двойной масштаб» — свойство,  за которое толстовскую прозу ругал критик Аксаков. Толстой вообще не пишет «срединный» текст: его оптика настроена то на мелкие подробности (беспокойные пальцы приказчика Якова, завитки на шее матери и т. п.), то на общие размышления. При этом Толстой почти не даёт классических описательных портретов: в его прозе всё текуче, ничего нельзя ухватить вне момента. Огромные явления парадоксальным образом оказываются зависимы от незначительных мелочей.

Александр Апсит. Иллюстрация к повести «Юность». 1914 год

Как трилогия связана с дальнейшими педагогическими опытами Толстого?

Очень тесно. Настолько, что критик Павел Анненков Павел Васильевич Анненков (1813–1887) — литературовед и публицист, первый биограф и исследователь Пушкина, основатель пушкинистики. Приятельствовал с Белинским, в присутствии Анненкова Белинский написал своё фактическое завещание — «Письмо к Гоголю», под диктовку Гоголя Анненков переписывал «Мёртвые души». Автор воспоминаний о литературной и политической жизни 1840-х годов и её героях: Герцене, Станкевиче, Бакунине. Один из близких друзей Тургенева — все свои последние произведения писатель до публикации отправлял Анненкову. даже предлагал рассматривать педагогические опыты Толстого как органичное продолжение его трилогии, как «новый вид его художнического творчества». Только если в своей прозе писатель подходил к задаче, по мнению критика, с обличительным, отрицательным взглядом, то в Яснополянской школе проявилось созидательное, положительное начало. В трилогии Толстой изображал внутреннюю жизнь формирующегося человека, а попутно замечал, как он портится при соприкосновении с реальностью. В педагогической деятельности он поставил себе целью сохранить природную цельность и совершенство ребёнка с помощью правильного воспитания. При этом по большому счёту Толстой отрицает сам процесс воспитания, видя в нём насилие: взрослый человек за счёт своего авторитета вкладывает нужные ему знания в голову слабого ребёнка. Так что начиная с 1859 года в школе для крестьянских детей в Ясной Поляне писатель пытается создать условия, при которых возможен диалог учителя и ученика на равных.

В его школе не следуют дисциплине — детям позволяют наиграться вдоволь и установить собственный порядок, который будет лучше, чем предписанный взрослыми. Учитель старается живым языком, в форме интересной истории, дать ученику ответы на все волнующие его вопросы. Отсюда следует, что нужны не все традиционные школьные предметы, а только те, которые способны на эти вопросы ответить. А кроме того, Толстой активно развивает в яснополянских детях фантазию и любовь к сочинительству: рассказы о случаях из собственной жизни, которые создают его ученики, кажутся писателю едва ли не лучшими творениями мировой литературы. Обо всех своих педагогических находках Толстой рассказывал в журнале «Ясная Поляна», который заинтересованные в педагогике современники внимательно читали и обсуждали. Другое дело, что, по словам того же Анненкова, все эти принципы вряд ли можно было бы применить, например, в народном училище (да и сам Толстой следовал им специфично — декларируя нежелание навязывать ребёнку определённое воспитание, он всё же воспитывал своих школьников во вполне определённом духе). Именно поэтому Анненков даже предлагает считать толстовскую систему не педагогикой, а частью его творчества.

Азбука Льва Толстого. 1872 год

Педагогический журнал «Ясная Поляна», издававшийся Толстым. Апрель 1862 года

Как молодой Толстой пишет о любви?

«Любовь есть исключительное предпочтение одного или одной перед всеми остальными», — такое почти каноническое определение этому чувству даёт Толстой в конце 1880-х годов в повести «Крейцерова соната». Проблема только в том, что сам писатель в этот момент уже не очень верит в возможность такого чувства между мужем и женой, а брак считает глубоко порочным институтом. Но четырьмя десятилетиями ранее взгляды Толстого были совсем иными. Его Николенька испытывает «что-то вроде первой любви» и первые разочарования в ней, а в юности влюбляется по три раза за зиму и ждёт настоящего чувства, про которое ведь сразу будет понятно, что это «оно». Но все эти переживания не составляют главный сюжет трилогии, а оказываются на периферии — куда больше автора занимают отношения героя с самим собой.

Николенька едва ли не насильно пытается влюбить себя в знакомую ему с детства, но так вдруг переменившуюся Сонечку: «Вспомнив, как Володя целовал прошлого года кошелёк своей барышни, я попробовал сделать то же, и действительно, когда я один вечером в своей комнате стал мечтать, глядя на цветок, и прикладывать его к губам, я почувствовал некоторое приятно-слезливое расположение и снова был влюблён или так предполагал в продолжение нескольких дней». Этому чувству «от головы» противопоставлено другое, от «сердца» — к Вареньке, сестре его приятеля Дмитрия Нехлюдова. В отличие от Сонечки, она совсем не красива, а оттого Николенька не чувствует опасности влюбиться, и всё же ему нравится проводить время с ней.

И вдруг я испытал странное чувство — мне вспомнилось, что именно, что было теперь со мною, — повторение того, что было уже со мною один раз: что и тогда так же шёл маленький дождик, и заходило солнце за берёзами, и я смотрел на неё, и она читала, и я магнетизировал её, и она оглянулась, и даже я вспомнил, что это ещё раз прежде было.


Тут намечены, в общем-то, важнейшие для Толстого оппозиции в чувствах: внешнего блеска и внутренней близости, надуманного и реально испытываемого, светского и домашнего. Всё это потом будет ещё раз переосмыслено уже более пристально и в «Войне и мире», и в «Анне Карениной», а история, видимо, настоящей любви Николеньки и Вареньки так и не будет дописана.

Почему Толстой заканчивает «Юность» именно провалом на экзаменах?

Толстой показывает юность как внутренне противоречивый период. В первой главе он прямо формулирует, с чего для него начинается юность, — и это не только осознание, что «назначение человека есть стремление к нравственному усовершенствованию», но и стремление наконец-то действовать. Но решение «от головы», как это часто бывает у Толстого, совершенно не тождественно решению внутреннему. В «Юности» мы видим Николеньку, преисполненного благих намерений и блестящих амбиций:

...Человека же ничего для себя не буду заставлять делать. Ведь он такой же, как и я. Потом буду ходить каждый день в университет пешком (а ежели мне дадут дрожки, то продам их и деньги эти отложу тоже на бедных) и в точности буду исполнять всё (что было это «всё», я никак бы не мог сказать тогда, но я живо понимал и чувствовал это «всё» разумной, нравственной, безупречной жизни). Буду составлять лекции и даже вперёд проходить предметы, так что на первом курсе буду первым и напишу диссертацию; на втором курсе уже вперёд буду знать всё, и меня могут перевести прямо в третий курс, так что я восемнадцати лет кончу курс первым кандидатом с двумя золотыми медалями, потом выдержу на магистра, на доктора и сделаюсь первым учёным в России...

Однако он по-прежнему пребывает в неопределённых мечтаниях и сладостных предвкушениях, и эта часть — чуть ли не самая поэтическая во всей трилогии: сон на веранде, ночные шорохи, мягкие прыжки лягушек в траве. Провал на экзаменах становится закономерным результатом этого внутреннего конфликта.

Именно чувственное восприятие движет Николенькой, когда он проводит дни в доме своего товарища Дмитрия Нехлюдова (в чью сестру он влюблён) или же наблюдает, как его однокурсники готовятся к экзаменам (но сам при этом не пытается уследить за излагаемым материалом). Даже необходимость отвечать что-то на экзамене не сразу доходит до разума Николеньки, который продолжает пребывать в оторванном от реальности состоянии: «Наконец настал первый экзамен, дифференциалов и интегралов, а я всё был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчёта о том, что меня ожидало». И только когда он берёт билет, затем ещё один и не может ничего сказать, а профессор объявляет результат, Николенька понимает, что произошло. Туман рассеивается, мечтания уходят, и герой, совершив полный круг, возвращается в исходную точку. Он снова хватается за придуманные им для себя «Правила жизни» и, подобно самому Толстому, обещает себе больше никогда не делать ничего дурного и не проводить ни минуты в праздности. По первоначальному замыслу писателя, на этом жизненном уроке юность не заканчивается, и Толстой обещает читателям рассказать дальше о её «более счастливой половине».

Вид на Императорский Казанский университет, где учился Толстой. 1845–1855 годы

Почему «Молодость» так и не была написана?

При публикации повести «Юность» в журнале «Современник» Толстой поставил пометку: «Первая половина». Так что не была написана не только «Молодость» — без завершения, вопреки изначальному замыслу, осталась и «Юность». Первое время Толстой даже работал над второй её половиной: в мае 1857 года во время путешествия по Европе писатель отмечает, что написал первую главу, и в ноябре того же года все ещё называет продолжение «Юности» в числе своих творческих приоритетов. Но в итоге все идеи расходятся по замыслам других произведений, и «вторая половина» повести так и не появляется.

Причин тут может быть несколько. Во-первых, по мере сокращения возрастной дистанции между собой и своим героем Толстой, очевидно, столкнулся с проблемой: придуманная им повествовательная техника двойного взгляда перестала работать. Между уже не маленьким Николенькой и взрослым повествователем практически не остаётся дистанции, которая позволяла бы продолжить начатый в «Детстве» масштабный анализ. А во-вторых, Толстому явно мешали другие замыслы: например, «Роман русского помещика», произведение также автобиографическое, чей герой крайне близок к образу повзрослевшего Николеньки. Согласно замыслу, во второй части «Юности» Николенька «пробует учёной, помещичьей, светской, гражданской деятельности и, наконец, военной»: уже во втором пункте происходит пересечение с проблематикой «Романа русского помещика», где герой примерно того же возраста, также покинувший университет, как раз пытается заниматься хозяйственными делами. В итоге ни тот, ни другой замысел не были полностью реализованы, и ближе к концу жизни Толстому всё-таки пришлось ответить на вопрос художника Петра Нерадовского Пётр Иванович Нерадовский (1875–1962) — художник. Специалист по древнерусской живописи. Работал в Русском музее, Эрмитаже, Третьяковской галерее. Нарисовал карандашный портрет «Л. Н. Толстой за роялем» (1895). В 1930-х годах дважды подвергался аресту. После освобождения работал в историко-художественном музее-заповеднике в Загорске (ныне Сергиев Посад). Автор мемуаров «Из жизни художника».: «Когда же будет продолжение «Юности»? Ведь вы кончаете повесть обещанием рассказать, что будет дальше с её героями». По воспоминаниям, Толстой был раздосадован этим вопросом и ответил так: «Да весь всё, что было потом написано, и есть продолжение «Юности». В этом смысле творческая траектория Толстого, который в основу своих произведений всегда кладёт личный опыт, может быть прочитана как траектория личностного развития в целом. Удивительным образом она совпадает также с исканиями всех тех эпох, на протяжении которых творит Толстой. И «Война и мир», и «Анна Каренина», и «Крейцерова соната», и даже последний роман «Воскресение» неизменно задевают нерв общественной дискуссии, отвечая разом и на вопросы самого Толстого, и на вопросы эпохи.

список литературы

  • Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой: Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. М.: Изд-во АН СССР, 1954.
  • Кросби Э. Л. Н. Толстой как школьный учитель. М.: Типо-литография Т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1908.
  • Купреянова Е. Н. Молодой Толстой. Тула: Тульское кн. изд-во, 1956.
  • Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. М.: Худ. лит., 1978.
  • Лотман Ю. М. Истоки «толстовского» направления в русской литературе 1830-х годов // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 3. Таллин: Александра, 1993. С. 49–90.
  • Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Т. 46: Дневник, 1847–1854. М.: ГИХЛ, 1937.
  • Шкловский В. Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1963.
  • Эйхенбаум Б. М. Молодой Толстой // Эйхенбаум Б. М. О литературе. М.: Советский писатель, 1987. С. 35–90.

ссылки

Видео

Лев Толстой и семья

Что значила семья для писателя, какие ошибки он совершал в семейной жизни и как расселил членов семьи по своим произведениям: лекция Павла Басинского на «Арзамасе».

Видео

«Детство» в постановке Петра Фоменко

Первая часть телепостановки толстовской трилогии по сценарию Фоменко и Якова Гордина, 1973 год. В ролях Владимир Корецкий, Маргарита Терехова, Михаил Козаков, Александр Калягин и другие.

Текст

«Люди плачут, умирают, женятся, а я буду повести писать»

Отрывок из книги Ирины Паперно «Кто, что я?»: как Лев Толстой начинал и бросал занятия литературой.

Текст

«Четыре эпохи развития»: первый роман Л. Н. Толстого

Филолог Елена Краснощёкова пытается восстановить толстовский замысел по черновикам «Детства», «Отрочества» и «Юности».

Текст

Дневник молодого Толстого

1847–1854 годы в толстовских записях: от «Я получил гонорею» до «Издавать нравственный журнал».

Лев Толстой

Детство. Отрочество. Юность

читать на букмейте

Книги на «Полке»

Илья Ильф
Евгений Петров
12 стульев
Исаак Бабель
Конармия
Осип Мандельштам
Шум времени
Гайто Газданов
Призрак Александра Вольфа
Александр Пушкин
Капитанская дочка
Василий Розанов
Опавшие листья
Иван Тургенев
Отцы и дети
Фёдор Достоевский
Записки из подполья
Михаил Лермонтов
Демон
Антон Чехов
Дама с собачкой
Александр Пушкин
Борис Годунов
Анна Ахматова
Поэма без героя
Фёдор Достоевский
Преступление и наказание
Даниил Хармс
Старуха
Александр Герцен
Былое и думы
Александр Пушкин
Маленькие трагедии
Лев Толстой
Севастопольские рассказы
Константин Вагинов
Козлиная песнь
Николай Гоголь
Мёртвые души
Андрей Платонов
Котлован
Николай Гоголь
Шинель
Иван Тургенев
Дворянское гнездо
Василий Гроссман
Жизнь и судьба
Лев Толстой
Анна Каренина
Николай Гоголь
Вечера на хуторе близ Диканьки
Аввакум Петров
Житие протопопа Аввакума
Иван Гончаров
Обломов
Владимир Набоков
Лолита
Александр Грибоедов
Горе от ума
Александр Введенский
Ёлка у Ивановых
Александр Пушкин
Цыганы

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera