Мы уже не раз рассказывали о серии «Набоковский корпус», которую издательство «Корпус» выпускает при помощи набоковеда Андрея Бабикова: цель этого амбициозного проекта — выпустить заново выверенные и прокомментированные произведения Владимира Набокова, в том числе и новые переводы романов, написанных по-английски. Только что вышел «Сквозняк из прошлого». Даже для знатоков Набокова это название может показаться незнакомым. На самом деле это роман, который раньше выходил под названием «Прозрачные вещи». О смене названия и о самой книге рассказывает переводчик романа и редактор всей серии Андрей Бабиков.

Андрей Бабиков:

В 1972 году увидел свет роман Набокова «Transparent Things», буквально — «Прозрачные вещи». Он был написан после самого крупного и сложного его романа «Ада» и во многих отношениях отличается от него. В фокусе внимания этого произведения — трагическая история Хью Пёрсона, сотрудника большого американского издательства, а также последние годы жизни его колоритного клиента, знаменитого писателя мистера R, живущего в Швейцарии. Мистер R (как по одному инициалу он именуется в книге — английская буква, зеркальная русская «Я») после смерти, буквально по-пушкински, «весь не умирает». И его дух, которому стало доступно прошлое интересующих его людей, увлекается расследованием участи Хью Пёрсона.

Роман начинается с того, чем кончается набоковское «Приглашение на казнь». Узник Цинциннат становится прообразом Хью, тоже проведшего несколько лет в тюрьме. У него говорящая фамилия: английское person означает «человек, личность, персона». Это значение по-разному обыгрывается в романе, первое же предложение которого — «Вот персона, которая мне нужна», — напоминает слова Понтия Пилата об Иисусе Христе: «Ecce Homo» («Вот человек») и крылатую фразу Диогена «Ищу человека». 

В серии «Набоковский корпус» выходит подготовленный мною комментированный перевод этого романа под названием «Сквозняк из прошлого». Название — фраза из берлинского стихотворения Набокова 1930 года «Будущему читателю», которое кончается так:

Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен.
К тебе на грудь я прянул через мрак.
Вот холодок ты чувствуешь: сквозняк
из прошлого... Прощай же. Я доволен.

Буквальный русский перевод английского названия не передаёт всего многообразия заложенных в нём значений, поскольку английское things — это не только предметы, но и существа, и духи. О том, что по-русски роман должен называться «Сквозняк из прошлого», вдова писателя Вера Евсеевна в начале 1980-х годов сообщила переводчику «Пнина» Геннадию Барабтарло как о вопросе давно решённом. Прошлое постоянно сквозит в настоящем романа. Обретённая ненасытным рассказчиком-эрудитом способность различать прошлое, сквозящее в предметах и существах, приводит его в восторг. Читателю же остаётся погрузиться в книгу и почувствовать её потусторонний холодок.

«Небесные верблюжата» Елены Гуро — собрание произведений выдающейся поэтессы русского футуризма, участницы группы «Гилея». Книга вышла в петербургском издательстве «Лимбус Пресс», новое переиздание приурочено к 145-летию поэтессы. Кроме классических сборников Гуро, куда вошли стихи и прозаические миниатюры, здесь опубликованы и тексты, посвящённые ей. Это, например, стихи её современников — Алексея Кручёных и Василия Каменского — и наших современников. Слово составителю и редактору сборника поэту Арсену Мирзаеву.

Арсен Мирзаев: 

Предыдущие два издания «Небесных верблюжат» выходили здесь же, в «Лимбус Прессе», в 2001 и 2002 годах в уже легендарной «Серебряной серии» — где были выпущены небольшие книжечки Петра Бутурлина, Марии Шкапской, Аделины Адалис, Бориса Брика и Моисея Цетлина. В предыдущих изданиях мы использовали в основном иллюстрации, включённые в прижизненные книги Гуро, — её собственные рисунки. Сейчас по ряду причин пришлось от этого отказаться — нужно было полностью поменять весь иллюстративный ряд. Нас выручили коллеги из Музея органической культуры в Коломне: они прислали нам фотографии Михаила Васильевича Матюшина — поэта, музыканта, близкого друга, мужа Елены Гуро — и графику самой Елены Генриховны. 

В новое издание, расширенное, исправленное и дополненное (особенно это касается комментариев и вступительной статьи), мы включили в качестве приложения «Венок Елене Гуро», поэтические посвящения от соратников-современников — Алексея Кручёных, Самуила Вермеля, Натана Венгерова, Василия Каменского, Дмитрия Петровского, Варвары Малахиевой-Мирович — и наших уже современников: Сергея Бирюкова, Всеволода Зельченко, вашего покорного слуги, Евгения Евтушенко, Евгения Лукина и Татьяны Грауз. 

Открывается новое издание эпиграфом из поэта Геннадия Айги, который очень любил Гуро. Он говорил: «У нас не два великих русских поэта, а три. Я считаю Елену Генриховну также великим русским поэтом». Она же создательница поэзии в прозе, что получило большое распространение в XX веке. Её «прозовидные» вещи — это изумительная поэзия, в самом чистом понимании поэзии как таковой. С точки зрения гуманизма и человечности, мне кажется, она сегодня невероятно необходима людям разных возрастов. Это слиянность с природой, благодарность миру, её чистота, её равнодушие к известности в литературе. Она как бы одна в мире разговаривает с Творцом, с берёзами, птицами.

Одно из знаковых произведений, вышедших в конце 1970-х годов, — автобиографический роман Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Для многих он стал точкой входа в совсем иную эпоху — закат Серебряного века и 1920-е годы. Расшифровка имён, под которыми Катаев вывел своих персонажей, стала увлекательным занятием, а более искушённые читатели и свидетели событий — некоторые из них были ещё живы — спорили о том, насколько Катаев честен, насколько его книга — сведение старых счётов. В 2004 году филологи Олег Лекманов, Мария Котова и Леонид Видгоф выпустили в издательстве «Аграф» подробный комментарий к «Венцу», который помог многие вещи прояснить. Сейчас, 19 лет спустя, этот комментарий, значительно расширенный, вышел вместе с самим романом в издательстве «Рутения». Мы попросили Олега Лекманова рассказать и о романе, и о комментарии. 

Олег Лекманов: 

У книги Валентина Катаева «Алмазный мой венец», которая впервые была напечатана в журнале «Новый мир» в 1978 году, весьма неоднозначная репутация. Некоторые её обожают, а другие обвиняют во вранье и подлости, в том, что Катаев оболгал своих друзей — тех, кто не может ему больше ответить. 

Я впервые прочёл эту книжку в детстве. Она на меня произвела сильное впечатление. И мне захотелось отдать долг Катаеву, этой книге и попробовать разобраться: правы те, кто его хулит, или неправы? Понятно, что это можно сделать только на каждой странице, комментируя каждую страницу произведения. Потому что давать ответы загодя, только на основании своих впечатлений, совершенно безответственно. И вот я собрал команду замечательную: Мария Котова и Леонид Видгоф. И мы попробовали на каждой странице этот ответ дать. 

Впервые книжка вышла в 2004 году. И вот сейчас новое переиздание 2022 года — с исправлением ошибок, опечаток, с дополнениями. Наверное, с новыми ошибками и недоговорённостями, но мы надеемся когда-нибудь продолжить. И самый короткий вариант ответа на вопрос, который я поставил себе в детстве и задаю вот уже, получается, на протяжении 30 или 40 лет: нет, Катаев по большому счёту не врал. Он старался быть правдивым, хотя понятно, что память его иногда подводила, как и любого мемуариста. Что касается подлости — я бы сказал, что больших подлостей там тоже нет. Но всё-таки есть не очень, с нравственной точки зрения, замечательные недоговорённости в том, что касается судеб Булгакова, Зощенко (в кампании против него Катаев участвовал, но об этом ни слова в своей книжке не написал, а, наоборот, представил себя героем по отношению к Зощенко). А главное, относительно того автора, к которому Катаев, пользуясь словом Олеши, по-видимому, испытывал зависть. Это Борис Пастернак. Действительно, страницы, связанные с Борисом Пастернаком, в книге «Алмазный мой венец» ужасны. Многие. Катаев мстил Пастернаку за то, что он, Катаев, участвовал в его травле. Такая аберрация бывает. Ему было обидно, ему было стыдно, и вместо того, чтобы покаяться, повиниться, он Пастернака в своей книжке всячески унижает. Или пытается унизить, точнее сказать. 

С другой стороны, нужно отметить, что по отношению ко многим поэтам и прозаикам, о которых идёт речь в книжке «Алмазный мой венец», Катаев повёл себя чрезвычайно благородно. Например, это касается Семёна Кесельмана, совершенно забытого замечательного одесского поэта, которого Катаев воскресил из небытия. Ну и отчасти Владимира Нарбута, который тоже был известен только специалистам, а после книжки Катаева им стало интересоваться гораздо большее количество людей.

Эта книга, выходящая в «Редакции Елены Шубиной», составлена из воспоминаний детей советских писателей, оказавшихся в эвакуации в 1941–1944 годах. Эвакуация, о которой они изначально думали, что это ненадолго, затянулась на три года. Писательские дети вместе взрослели, терпели лишения, переживали за воюющих близких, дружили, влюблялись. Антологию составила литературовед Наталья Громова, не раз уже обращавшаяся к теме эвакуации. По нашей просьбе она подробно рассказала о новом издании своей книги.

Наталья Громова:

Книга «Странники войны» стала продолжением цикла: до неё была написана книга «Все в чужое глядят окно» — о ташкентской эвакуации писателей, а потом была книга о чистопольской эвакуации. И вот именно книги о Чистополе — после того, как мы делали в Музее Цветаевой большую выставку, посвящённую чистопольской и ташкентской эвакуации, многие дети писателей, люди, которым тогда уже было около восьмидесяти лет, захотели поделиться своими воспоминаниями. 

Воспоминаний было очень много. Для меня, когда я их отбирала, были очень важны правдивость и искренность. Хотелось говорить предельно открыто и о войне, и о том, что они пережили. И главное, с чем я тогда столкнулась, главное моё понимание, знание, на чём должна строиться эта книга, — на мысли о том, что война не заканчивается никогда. Эти люди, которые оказались тогда, может быть, в более благоприятной ситуации, чем другие дети, которые были и в оккупации, и под бомбами, и в блокаде… Этих писательских детей всё-таки удалось достаточно рано, уже в первые дни войны, вывезти из-под возможных обстрелов. Они уехали сначала во Внуково, потом оказались в Чистополе, который был дальше от бомбёжек (потому что Казань, где изначально собирались создавать Союз писателей и при нём интернат, тоже стали скоро бомбить). Так вот, эти дети тоже пережили и голод, и одиночество, и гибель своих родителей, и гибель своих бабушек и дедушек. Гибли и они сами. Одна из самых драматических историй, которая здесь описана разными детьми, — история про то, как погибло 11 мальчиков, когда они на территории военкомата нашли снаряд Первой мировой войны и стали его колотить, не совсем понимая, что они делают. И он взорвался. Там был пасынок Гроссмана. 

Самый большой первый очерк в книге — о жизни и гибели Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой. О нём, конечно, хотелось говорить подробнее. Это связано и с гибелью Цветаевой, и со всеми возможными несчастьями, которые пришлось пройти во время войны этому одинокому, достаточно жёсткому и тяжёлому мальчику. Ему пришлось выдержать на своих плечах то, что и обычному советскому мальчику было бы очень сложно. А он — из другого мира, другого воспитания, другой культуры. Он остался один на один со всеми трагедиями того времени. И погиб уже через две недели после того, как оказался на войне. Это было в 1944 году. 

Второй очерк посвящён Всеволоду Багрицкому, третий — Никите Шкловскому, то есть мальчикам, писательским детям, погибшим на войне очень юными. А основной корпус книги составляют воспоминания, написанные теми, кто остался жив. Здесь есть и мемуарные очерки о родителях, и о предвоенном времени. Например, очерк Елены Левиной — это рассказ о её отце Борисе Левине и его дружбе с Ильфом и Петровым. А очерк Натальи Плигиной-Камионской, пожалуй, один из самых трагических. Он связан с гибелью её отца в Чистополе. Её отец был замечательный художник-мирискусник, очень уже немолодой человек. Она спросила меня: «Могу ли я в этой книге написать всю правду о гибели отца и о своей вине перед ним?» Я сказала: «Конечно, пишите всё, что вы считаете нужным». И действительно: эта история больше, чем мемуарный очерк. Это достаточно страшное признание: отец ходил к этой девочке, будучи одиноким, заброшенным, и она его очень стеснялась, потому что он был в плохом виде, в ужасном состоянии. В какой-то момент она попросила его не приходить, потому что над ним смеялись, над ней смеялись, девочка заикалась, как это всегда бывает, была в себе не уверена. И отец, спустя буквально несколько дней, повесился. Эту гибель отца девочка, а потом уже взрослая женщина всегда носила, как такой самоприговор. Она считала, что это произошло из-за неё.

Все эти драмы — а там почти в каждой истории есть своя трагедия, хотя многие очерки написаны с большим юмором, — связаны с тем, что люди попадают в невозможные условия. Выжить в это время людям пожилым, людям, не приспособленным ни к какой работе, кроме гуманитарной деятельности, было крайне сложно. Я не буду перечислять все истории. Хочу только сказать, что актуальность этой книги не пропадает, что, конечно, её можно было дополнять новыми и новыми воспоминаниями. Но это требует очень углублённой работы — и какой-то общей интонации, которую удалось в этой книжке выдержать, потому что здесь почти все свидетельствуют о войне и о пережитых страданиях очень цельно и в одной, предельно открытой интонации. Это было для меня очень дорого.

Мариэтта Чудакова много лет не переиздавала свою книгу «Жизнеописание Михаила Булгакова», вышедшую двумя изданиями подряд ещё в 1988 году, потому что надеялась подготовить её переработанный вариант. К сожалению, этого не случилось: Мариэтта Омаровна скончалась в 2021-м. И вот теперь издательство «Колибри», учтя пометки Чудаковой в её авторском экземпляре, выпустила всё-таки новое издание. 

Многое связанное с Булгаковым мы сегодня воспринимаем как само собой разумеющееся. В том числе это известные нам подробности его биографии — от морфинизма до сложных отношений со Сталиным. При этом мы не подозреваем, с какой пустотой пришлось столкнуться Чудаковой, которой когда-то досталась удивительная работа по разбору булгаковского архива. В начале 1960-х, до того как в печати появляется «Мольер», а потом «Мастер и Маргарита», Булгаков — это скорее часть уже давно прошедшей истории литературы. Его помнят как некогда успешного драматурга, автора «Дней Турбиных». А о том, что были роман о Мольере (вышедший потом в серии «ЖЗЛ» как биография) и, конечно, «Мастер и Маргарита», — почти никто не догадывался. 

Чудаковское «Жизнеописание» было написано благодаря тому, что она успела подробно поговорить со знакомыми и близкими Булгакова, уже очень немолодыми в ту пору людьми, в том числе со всеми тремя его жёнами. Она знала, что какие-то вещи ей навсегда останутся неизвестны: например, потому, что Елена Сергеевна Булгакова, последняя жена писателя, многие сведения оберегала, не выпускала из рук, чтобы не повредить наследию мужа, сохранением которого она до конца своих дней занималась. Но всё же очень многие вещи мы знаем о Булгакове благодаря Чудаковой. Это, в частности, его монархические настроения в молодости, его политические настроения в период после революции, описанные в «Белой гвардии». Литературный дебют Булгакова происходит в белой печати — и, разумеется, факт этот старательно замалчивается в советское время. Это и стечение обстоятельств, которое не позволило ему эмигрировать — хотя он был готов к эмиграции в начале 20-х. Это перипетии его журналистской и театральной карьеры. 

Чудакова в прологе к своей книге, написанном в 2013 году, рассказывала, что сознательно писала именно историю жизни, а не творчества. Но, разумеется, жизнь в творчестве отражалась. И «Белую гвардию», и «Записки юного врача», и «Записки покойника», и, конечно до известной степени, «Мастера и Маргариту» мы можем воспринимать как вещи автобиографические. Книга Чудаковой эти связи наглядно показывает. Мы узнаём отсюда, как Булгаков, мечтавший печататься, входил в литературу, как он взаимодействовал с современниками — от Замятина и Маяковского до Юрия Олеши, Ильфа и Петрова, Анны Ахматовой, дружившей с ним в последние его годы. Мы узнаём, как сложилась его литературная судьба, которая, казалось бы, была к нему не очень милостива — но уже после смерти Булгакова поставила его в ряд важнейших и самых популярных русских писателей. 

В приложении к жизнеописанию печатаются две работы Мариэтты Чудаковой, опять же основанные на беседах и на документах. В первую очередь на дневнике Елены Булгаковой. Это «Творческая судьба романа «Мастер и Маргарита» и «Осведомители в доме Булгакова в середине 30-х годов». Последняя работа показывает, что органы Булгаковым плотно интересовались — будучи вовлечены в чудовищную круговерть террора, доносительства, часто губившую и самих осведомителей. Семье Булгакова приходилось в общении с ним проявлять чудеса одновременно осторожности и смелости.

Думается, все, кто любит Булгакова, все, кто хочет больше знать о литературе первой половины XX века, эту книгу не должны пропускать.