Советское через гротеск
Гротескное заострение тенденций эпохи, будь то утопизм ранней советской науки или на глазах закостеневающая официальная история, — мощное сатирическое средство, за которое писатели не раз расплачивались свободой. Советская неподцензурная сатира пользуется гротеском на разном уровне, и если пьесу Эрдмана и рассказы Терца (Синявского) можно счесть подступами к советскому кафкианству, то романы Войновича скорее развивают на советском материале традиции Гашека и Хеллера. Большинство этих текстов, разумеется, не могло быть напечатано в Советском Союзе.
Собачье сердце
Михаил Булгаков1925
Профессор Преображенский, хирург, делающий операции по омоложению, проводит смелый эксперимент — превращает пса Шарика в человекоподобное существо по имени Полиграф Полиграфович Шариков. С его появлением в профессорский дом проникает разруха, а в гости всё чаще наведываются брутальные люди в кожаных куртках, твердящие об уплотнении квартиры. В России «Собачье сердце» впервые было опубликовано только в 1987 году: в эпоху перестройки в повести увидели не только сатиру на раннесоветскую действительность, но и предчувствие Большого террора. Эксперимент Преображенского — символ рождения новой страны и нового человека. В «Собачьем сердце» это рождение выглядит как непредвиденный результат смелых интеллигентских фантазий.
Самоубийца
Николай Эрдман1928
В зощенковских декорациях коммунальной квартиры живёт капризный мужчина Семён Семёнович Подсекальников, похожий на персонажа Ильфа и Петрова. Родные, зная его характер, убеждены, что он собирается покончить с собой, соседи наперебой предлагают ему застрелиться во имя какой-либо посторонней цели (чтобы они смогли извлечь выгоду из его смерти), а сам Подсекальников радуется всеобщему вниманию и боится принять решение. В финале пьесы выстрел всё-таки прозвучит (возможно, как пародия на знаменитое чеховское правило), но перед этим выстрелом миниатюрное коммунальное сообщество продемонстрирует свою кровожадность: несмотря на то что пьеса называется «Самоубийца», делает её не заглавный герой, а второстепенные персонажи. Пьеса, предвосхищающая Большой террор с его «четырьмя миллионами доносов», не понравилась властям и была запрещена к постановке. В 1933-м Эрдман был арестован за сатирические басни, но отделался тремя годами ссылки.
Избранные рассказы
Михаил Зощенко1923 1934
Пожалуй, наиболее репрезентативный прижизненный сборник рассказов Зощенко. Начиная с «Рассказов Назара Ильича господина Синебрюхова» (1921) писатель вводит в литературу новый язык и нового героя — обывателя 1920-х, обитателя коммунальной квартиры (зарубежные переводчики воспринимали эту реалистическую обстановку как антиутопическую фантазию), наивно-уверенного описателя новых явлений быта. Зощенковское лингвистическое вживание в персонажа-рассказчика трансформирует юмористику. Его оптика повлияла и на «большую литературу», где юмор — лишь способ разговора о сложных и порой трагических вещах (от Венедикта Ерофеева до Юза Алешковского), и на «лёгкий жанр», помогающий адаптироваться к современности и сделать её понятнее (от Жванецкого до современных стендап-юмористов). Такие рассказы, как «Баня», «Аристократка», «Нервные люди», «Диктофон», «Собачий нюх», стали хрестоматийными.
Пхенц
Андрей Синявский1957
Один из лучших примеров остранения в советской неподцензурной литературе, отдалённо наследующий «Превращению» Кафки. В коммунальной квартире живёт немолодой горбун, а на самом деле — замаскировавшийся инопланетянин, больше похожий на растение и попавший на Землю в результате несчастного случая. Рассказ, написанный от первого лица, посвящён отчаянным попыткам героя сохранить личину, найти товарищей по несчастью и просто выжить: в коммуналке зловредная соседка портит ванну, а герою совершенно необходимо регулярно погружаться в воду. Постепенно рассказ превращается в горячую самооправдательную речь: «А я не ублюдок! Если просто другой, так уж сразу ругаться? Нечего своими уродствами измерять мою красоту». Герой рассказа смотрит на повседневность, от кулинарии до половых отношений, не так, как окружающие, — в глазах сочувствующих современников это приближало его к советским инакомыслящим. «Пхенц» — «неописуемо прекрасное» имя на родном языке рассказчика, но что оно означает, на человеческом языке передать невозможно.
Любимов
Андрей Синявский1963
Повесть о молодом человеке по имени Лёня Тихомиров, который, пользуясь колдовской силой предков, осуществляет в одном отдельно взятом городе Любимове коммунистическую мечту об изобилии. Сначала всё идёт хорошо, но потом Тихомиров перегибает палку с диктаторскими фокусами — и дух предка лишает его колдовской силы. Разоблачение тихомировской магии и крах Любимова напоминают одновременно финал гастролей Воланда и его свиты в Москве и гибель города Перле в романе Альфреда Кубина «Другая сторона», но оба текста, скорее всего, не были знакомы Синявскому в 1963 году — конец его сатирической утопии вполне самодостаточен. Кроме прочего, здесь есть карикатура на одиозного соцреалистического писателя и главного редактора «Октября» Всеволода Кочетова — Синявский даже не стал утруждать себя и менять персонажу фамилию. Публикация «Любимова» и других текстов на Западе стала причиной ареста Синявского; его судили вместе с Юлием Даниэлем, автором антиутопической повести «Говорит Москва», приговорив к семи годам заключения.
Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина
Владимир Войнович1969
В некотором роде советский ответ «Швейку», роман Войновича — гротескная, ретроспективная и потому неизбежно мифологизированная панорама советского общества перед войной с Германией. Впрочем, если у Гашека ненастоящий идиот Швейк вольготно себя чувствует в идиотской окружающей среде, то у Войновича идиоты — почти все, а солдат Чонкин подчёркнуто нормален. Сам того не зная, он оказывает влияние на события Второй мировой войны: заботу о нём проявляют и Сталин, и Гитлер; фантомных Чонкиных пытаются то расстрелять, то наградить — роман Войновича явно наследует «Подпоручику Киже» Тынянова. Персонажи варят самогон из дерьма, пытаются вывести гибрид картофеля и помидора, заранее обучаются «фене» в ожидании посадки, устраивают фальшивые похороны чекиста и разоблачают один шпионский заговор за другим; тридцать лет спустя над паранойей сталинского времени уже получается смеяться. В 1979-м Войнович выпустил вторую часть «Чонкина», а в 2007-м — третью, прошедшую почти незамеченной.
Москва-2042
Владимир Войнович1986
Роман повествует о приключениях Виталия Карцева — писателя, диссидента и эмигранта — в Москве будущего и написан будто бы им самим. В «Москве 2042» сатирическое начало побеждает антиутопию: сказывается и время написания книги — перестройка, Советскому Союзу осталось пять лет. Несмотря на это, роман Войновича сегодня удивляет многими предсказаниями относительно — скажем так — атмосферы будущего: торжественный въезд на белом коне писателя Сим Симыча Карнавалова (злая карикатура на Солженицына), равно почитаемые портреты Ленина и Христа (и вообще слившаяся с властью церковь), нищета, схожая с реальными 1990-ми. Сама Москва в романе превратилась в коммунистический город-государство Москореп. Как и в «Чонкине», Войнович вовсю прибегает к юмористическим аббревиатурам: среди множества сокращений «Москвы 2042» — «пукомрас» (пункт коммунистического распределения) и «кабесот» (кабинет естественных отправлений). В кабесотах производят «вторичный продукт», который надо сдавать государству, — как и в «Норме» Сорокина, дух этого продукта буквально носится в воздухе.
Представление
Иосиф Бродский1986
Эта короткая поэма не слишком характерна для Бродского в метрическом отношении; кроме того, это, вероятно, самое сатирическое его произведение — и одно из самых горьких. Сокращая и травестируя действие написанного двадцатью пятью годами раньше «Шествия», Бродский выводит на сцену фантомы советской мифологии — от Пушкина до Сталина — и прозорливо предсказывает героев будущего: «Входит некто православный, говорит: «Теперь я — главный. / У меня в душе Жар-птица и тоска по государю. / Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной. / Дайте мне перекреститься, а не то — в лицо ударю». Появления героев чередуются с разноголосицей хора (по Бродскому, главного действующего лица современной трагедии) — безымянные люди воспроизводят бытовые, бессмысленные, похабные разговоры: «В этих шкарах ты как янки». / «Я сломал её по пьянке». / «Был всю жизнь простым рабочим». / «Между прочим, все мы дрочим».